«Бледнокирпичные болотные слоны Петербурга». Жизнеописание столичных царских слонов.

Сколько сражений было выиграно благодаря этим величественным чудовищам. На Западе их опаивали пряным вином, чтобы погнать на врага; на иранском востоке питье замешивалось из прошедших брожение соков тростника и ладана; в стане Великого Могола боевых слонов приучали к сырому мясу казненных пленников. Непоследовательный гуманист — Александр Македонский приказал лучшего из взятых на бранном поле животных украсить золотом и надписью: «Сын Зевса жертвует этого слона Солнцу». А Ганнибал ради перехода через Альпы потерял половину своей элефантерии. Кстати, во всех случаях переправы впереди приходилось гнать самок...

Издревле на Руси к слонам было почтительное отношение. Конечно, слон не василиск, не единорог, но и не лев, разрывающий христиан на арене языческих цирков. Первое упоминание о слонах можно обнаружить в Новгородской Софийской летописи. Хотели, стало быть, первые наши республиканцы заполучить множество бивней для алтаря Димитровского собора, да шведский паром не пропустил. Все шло к тому, чтобы слоны появились не раньше династии Романовых. При Михаиле Федоровиче был пригнан слон, обученный при виде Государя падать на колени. Он вскоре умер от тоски. С тех пор слонов почитали, как добрый символ южных стран. Их изображением украшали подлокотники великокняжеских тронов. По силуэту слонов мастерили балдахины, изразцы и часы. И все-таки не Москва, а Петербург стал родиной слонов.

В момент обостренных дипломатических отношений с Востоком, посол Ртищев напомнил визирю персидского шаха о научных пристрастиях своего царя. В петербургскую кунсткамеру давно уже слали чучела диковинных животных, кое-что живьем. Так вот персидский правитель и распорядился передать в дар московскому собрату слона Камбиза. Чтобы слоник не замерз, путешествуя из Астрахани пешком, ему пошили специальные кожаные башмаки. Почему-то провожатые были уверены, что это спасет чуткое животное от простуды.

Списав под слона три пары сапог, поводыри так и шествовали бы по Руси, тем более набожные крестьяне падали при появлении слона, бросая ему под ноги парчу. Некоторые упорные шли за слоном по сорок верст и неизвестно чем питались, но пора ему было уже появиться в столице…

Согласно историку Веберу, этого первого петербургского слона привели в апреле 1714 года и сразу же заставили поклониться перед дворцом. Царь Петр, — отсутствовал, но должно же было животное привыкать к политесу? Если бы его догадались использовать на стройке века, то мы бы имели в качестве символа не только «кораблик».

Эмиссары персидского хана, кстати уехали ни с чем, а слон так и остался, врученный за присмотром отставному драгуну Гавриле Бабаец. Сверх всякого питья и еды слону было установлено множество ведер водки и рейнского. Драгун регулярно недополучал «слоновые» и поэтому обделял слона так, что животное похудело. Последовавшее «слово и дело» выявило раскаяние Гаврилы Бабаец, уверявшего, что кроме четырех ведер во славу Отечества он ни чем не злоупотребил. Чистосердечное признание отставного драгуна не улучшило питание хоботообразного зверя, нуждавшегося в северной прибавке к рациону. Какой уж тут парадиз? Вот и Меншиков в дневнике 1717 года мимоходом записал, что слон помре. Но, чтобы Петербургу не быть пусту, опять решили обеспокоить персов. Взамен каких то земельных уступок, через Каспийское море в Астрахань было доставлено новое животное, зажившее с очередными драгунами в огромном отапливаемом сарае…

Появление третьего слона в Петербурге напрямую связано с охотничьими увлечениями Анны Иоановны и войной с шахом Надиром. Посланный, опять таки в дар императрице, слон на некоторое время зазимовал в Москве. Там к слоновьему штату, состоящему из учителя и лекаря Асатия добавили двух зверовщиков араба Мер-Шарифа и персиянина Ага-Садыка. Попривыкнув к ним, слон пошел известным маршрутом Москва — Петербург. В столице в 1736 году был выстроен новый «Слоновый двор» (на территории современного Михайловского замка).

По прибытию «персидский слоновый мастер Асатий» прописал элефанту гигиенические прогулки по Невской першпективе. которые не всегда обходились благополучно. Посмотреть на редкого зверя сбегалось много народа, в частности солдат. Подобно тому, как многие кидают с эскалатора всякую мелочь, их предшественники всячески старались попасть камнем в погонщика или бивень животного. Бедный персиянин вынужден был по месяцу не выводить слона на прописанные ему лекарем Асатием пастбища. До носильной европеизации подобного отношения к священному животному на Руси и быть не могло! И вскоре, по результату жалоб иноверца был издан приказ с подпиской в чтении каждому жителю: « о неучинении помешательства слоновщику в провожании слона».

В 1741 году, явно проигрывая русским на Юге, шах Надир решил послать посольство со зверского вида нукерами, а с ними 14 слонов. Очень странное количество, с которым явно должны поспорить историки. Даже на гравюре Воробьева мы видим только двух, хотя в Санкт-Петербургских ведомостях за номером 80 от 1741 года сказано о «многия шествующия слоны». Под этот визит правительство Елизаветы Петровны вынуждено было починить полусгнивший Аничков мост, подъемный через Мойку и другие мосты. Сбитые с толку неординарностью поручения, академик Шумахер и архитектор Земцов обыскивали новые удобные места для размещения целого стойбища — нет, чтобы двенадцать из четырнадцати продать в Европу? Тогда же выяснилось, что слонов необходимо купать и лучшим местом ученые определили спуск с Лиговского канала. Высоко, песчано, крепкий грунт, но прижившийся на «русском дворе» слоновый лекарь Ассатий упорно поговаривал, что вода на Фонтанке здоровее.

Тогда, для прогулки слонов была устроена площадь со скатом вниз. Но на Фонтанке слоны стали буйствовать «осердясь меж собой о самках». Некоторые проломили свои стойла и ушли. Происшествие случилось в октябре. По приметам питания, известным зверовщику Садыку двоих ушастых все-таки поймали, а третий просочился на Васильевский остров, и там, не зная, что делать, «изломал чухонскую деревню». Стрелять в него было запрещено и можно себе представить, как его ловили на стрелке Васильевского острова.

После этого решено было разместить животных подальше от центра, на углу Лиговского канала и Невской першпективы. Тогда это место называлось урочище Пеньки.

Однако больше всего слонов поступило во времена Николая I: в компенсацию за убийство Грибоедова, по заключению Андрианопольского мира. Именно в те годы баснописец Крылов опишет прогулку слона по городу, как будничное явление столичной жизни: «По улице слона водили». Имевший визуальное общение с Моськой, слон подох от отсутствия индийской кухни, однако настойчиво желавший, чтобы в России были свои слоны, Николай Павлович несколько раз об этом сказал вслух.

В 1832 году завязалась международная переписка. Первым откликнулся Афганистан, передавший болотного цвета слона. Надо сказать, что наши цари так и не научились разбираться в слонах. С радостью принимая в дар что попало, они ни разу не настояли на присылке белого лопоухого зверя. Таких и в джунглях можно было выгодно сбыть в храм или падишаху. Иное дело экземпляр цвета увядшего лотоса, иссохшего банана и прочие «бледнокирпичные» питерские слоны, которые на Востоке всем осточертели. Но, как говориться: дареному слону…

Во что обходилось содержание слона? Ежегодная их норма питания составляла: 1500 пудов сухого тростника, 136 пудов пшена сорочинского, 365 пудов муки пшеничной, 27 пудов сахару, 36 фунтов корицы, кардамону, гвоздики, орехов, 45 пудов соли, 40 ведер виноградного вина и 60 ведер самой лучшей водки. Этот рацион с вариантами приблизительно просуществовал сто лет. С середины XIX века слонам перестают выдавать вино и водку. Во всяком случае этого нет в кормовых бумагах. Ежемесячный рацион 905 года: 7 фунтов сахарного песку, 7 — изюму, 30 — муки, 35 — гороха, 30 —отрубей, 30 — рису, 30 — картошки, 8 — моркови, 30 — свеклы, 6 — мыла. Итого на 80 рублей.

Четвертый или пятый слон для Николая Первого был доставлен в 1849 году. Он сменил уже двух венценосных хозяев и всем оказался не по карману. Сначала самочку привезли из Индии в дар Гератскому Хану. Но уже в трехлетнем возрасте ее обменяли на военнопленных в Бухару, где слишком быстро намучались кормить и поить. Русское крепостное право не имело таких трудностей и бедную самку повели по этапу Бухара — Оренбург. Она шла 88 дней, после чего зазимовала. В конце мая особые оренбургские казаки погнали ее в Нижний Новгород, куда терпеливое животное пришло через 57 дней. В Нижнем, слониху решили погрузить на плот. Был создан специальный корабль и южного зверя 37 дней везли по рекам и каналам прямо до Усть-Ижоры.

В Петербурге к слоновьему подряду готовились загодя. Были устроены интригующие торги по содержанию самки, которые приравнивали к хорошему подряду.

Кстати, с 1849 года сохранился весь «слоновий архив», позволяющий дополнить Пыляева, Столпянского или Вильчковского. Смотрителем царской фермы в те годы был чиновник Суворов — однофамилиц знаменитого полководца. Как он содержал любимую фауну Николая Павловича, видно из архивной жалобы некого Абдуллы.

Понимая, что это слишком жирный кусок для бухарца и его татарской артели, Суворов брякнул, что за тысячу целковых будет смотреть сквозь пальцы на то, как Абдулка содержит слона. А содержал он его плохо-плохо. Ради пятерых детей экономил на иноземном лекарстве, вине и вот уже придворные дамы стали замечать, что слониха совсем сдала. Не зная, как набрать Суворову эту тысячу, Абдулла пробовал посадить слона на морковь и петрушку, да и сам запил вопреки Корану. Суворов его и уволил, пригласив на его место охотника Пунина. Кто-то помог Абдулле написать длиннющий донос во дворец, что Суворов ему угрожал, если «не иначе как буду давать ему по 1000 рублей в год, подобно, как получал предшественник его Баранов». В ответ последовало мрачное письмо Суворова: «Честь имею представить объяснение мое на ложный рассказ, но оскорбление, какое нанес мне Абдулин я не прощу». Когда дело приняло неожиданный для него оборот, Абдулла упростил свои воспоминания. «…Мой отказ смирил Суворова и он под личиной благомыслия начал оказывать мне доброхотство, но мешал экономить. Когда же открылось мне в 1847 году, что вместо четырех пачек лекарства я получал на слона три, я усумнился в Суворове. Я остаюсь в уверенности, что он сделал мне столь гнусное предложение о взятке для испытания моей честности». Парируя витиеватую жалобу, смотритель Фермы указал, что «…странно отчего Абдулла никогда не жаловался на мое притеснение, хотя отношения мои к нему были недружественны. Мог ли я выйти в особые сношения с этим гнусным татарином?»

Заметки на полях этого судилища подтверждают, что чиновник Суворов был относительно неуязвим, и он надолго оставался главным кураторам азиатских гигантов. В 1860-м году ожидался новый подарок с Востока и прежних состарившихся слонов передали в зверинец Готлиба Крейцберга, как «милостивый дар Его Величества». В те годы Александр II больше любил реформы и охоту на медведей. Это его отец боялся лесного зверя, предпочитая пристрастию настоящих королей — тигров в клетках и таких экзотических зверушек, как «баварский камергер» из Мексики.

История прибытия очередного слона 25 мая 1860 года позволяет нам лишний раз убедиться в порядочности царской власти и вековом противостоянии дворцового управления с иноверцами. Очередного слона сопровождал коллежский асессор Винер, урядник Петров, пятеро казаков. Вожаком слона был Латиф-хан Динмухамедов и персиянин Гасанов, знавший по-русски. Оба они написали челобитную, что готовы остаться из расчета денежном содержании своих предшественников. Некто Камаль с помошником, до перевода слонов к Крейцбергу получал 573 рубля годовых, о чем министр двора Адлерберг умудрился доложить Государю. Александр II милостиво повелел оставить их на просимом основании, однако при объявлении милости вожатый заявил, «что он иначе остаться не может, как получая в год 1000 р. и помощнику 600 при двух готовых квартирах с отоплением».

Между губернатором Царского Села — знаменитом одноногим героем войны 1812 года — Захаржевским и министром двора завязалась переписка: «кого держать при слонах». Судя по всему, проще было оставить старого Камаля с двумя егерями и сэкономить огромные деньги. Не зная, как объяснить царю глупую ситуацию, сложившуюся по вине бухарцев, вельможи таки побеспокоили царя и он повелел: «раз так, вожака и его помощника уволить на родину с выдачей им 1000 из казны, а к слонихе определить Камаля». Не были забыты и казаки, получившие по 15 рублей.

В 1870 году Бухарский Эмир вновь расщедрился на слонов. Три животных были рассредоточены — в Москву, Петербург и Царское. Через два года царскосельский слон всем надоел. Император чаще бывал в Петергофе и слон скучал. В 1872 году его передали в Зоологический сад.

Совместное упоминание Николая II, слонов и слоновой охоты

может показаться многим православным несопоставимым, но именно при последнем царе возобновилось коллекционирование слонов. Началось это во время путешествия на Восток, где в качестве наследного принца Николай Александрович был принят с почетом в идийских провинциях. Естественно, главным зрелищем для него были слоны и древние храмы. Особенно запомнилось 23 марта 1891года, когда на Цейлоне в честь Николая и его свиты была устроена слоновья потеха.

Стоя на трибуне, свита наследника наблюдала, как огромное количество обезумевших слонов было загнано в деревянный «колизей» в джунглях. Сбитые в кучу до двухсот штук, слоны совершенно терялись. Стоял рев разлучаемых детенышей. Самые мощные великаны леса пытались пробиться через деревянные стены, но целый полк туземцев длинными копьями и факелами отбрасывал их от укреплений. На вопрос Николая, почему слоны не могут вырваться на свободу, ему перевели, что бедняги в плену теряют остроту ума. Они и злобу животную тут же забывают, уступая привычке к корыту. «И вообще, Ваше Высочество, стоит слону кого-нибудь убить, как ему становится стыдно». И тут же рассказали историю. Под одним индийским принцем не на шутку слон взбесился и стал все крушить. Погибнуть мог и принц в кабине и погонщик, который решил отдать свою жизнь ради прокормление детей. Спрыгнув под ноги слона отец семейства был раздавлен обезумевшим животным, которое со стыда тут же впало в грусть.

Понаблюдав в разных провинциях поединки и представления «бледнокирпичных», Николай с радостью принял в дар двух животных еще долго слонявшихся по палубе крейсера «Память Азова».Один из них, по кличке «Сиамский» прибыл в Петербург из Одессы. После рождения дочерей Император вообще стал собирать разных животных и ему стали их дарить, как Петру Алексеевичу. В Сенатском архиве можно обнаружить «Дело о четырех Императорских козлах» (1903г.), львах (1901 г) и царской корове ярославской породы (1908).

С открытием частных зверинцев и цирка Чинизелли перемещение казенных и частных слонов потеряло значение «царских». В 1902 году пал «Сиамский». Происхождение же последнего слона Российской короны связано с одним из героев романа «Двенадцать стульев». Казалось бы выдуманный персонаж «Гусар-схимник», а по правде сказать — лицеист, ротмистр лейб-гвардии Гусарского полка Александр Булатович, задолго до своего монашества выполнял различные секретные задания в Эфиопии. Был он и религиозным миссионером и разведчиком. Занимаясь столь сложной деятельностью он заслужил особую признательность эфиопского короля Менелика II. В 1896 году через посредничество Булатовича был послан слоненок «Абиссинец».

17 августа 1896 животное прибыло на станцию «Александровская». За его доставку железная дорога выставила царю счет 387 рублей. Добрейшее существо много лет украшало жизнь царскосельских детей. Доступ в Александровский парк был закрыт, но школьные делегации пускались по разрешению. Отличаясь добродушием и осторожностью этот обрусевший слон позволял делать с ним все что угодно. Летом, купался в пруду, зимой жил в послушании своему неизменному вожаку татарину Рифату Сейфулину. В годы Великой Мировой войны рацион его не снижался в ожидании триумфа.

Что важно, этот слон разделил судьбу своих августейших владельцев. В советское время вышла детская книжка о том, как «Абиссинец» спасал революционеров, хоботом забрасывая «шпиков» на ветви могучего дуба. Возражаю! «Абиссинец» погиб от рук пьяных солдат запасного батальона Сводно-пехотного полка. Так и вижу, как он встретил свою смерть, выйдя из павильона «Слоны». Ранимый, осыпаемый золотом осенней листвы абиссинский слон... Дальнейшая история бледнокирпичных принадлежала другому городу.

Андрей Барановский.

Российский Государственный Исторический Архив. Фонд 487 оп.21 дело 299. Фонд 487 оп 8 дела 6493, 6497, 6499, 6501, 6951, 6954, 6991, 7151, 7177 и другая краеведческая литература.