МАЙК - "Сладкая № и другие". 1980
Лето 1980 года. Ленинград. Только что закончился второй призыв в Афганистан и вскоре начнется Олимпиада. В Госкино приостанавливается закупка иностранных боевиков, советские кинокомедии становятся грустными, а в городе на Неве совсем исчезают продукты. Прогрессивная молодежь болеет Западом, и те, кто не имеет возможности эмигрировать, создают в душе своеобразные заповедники. Пустые бутылки, немытая посуда и разбитые пластинки располагают к пародии на жизнь. На смену образу жизни: «по трудовой книжке», – старые дачи и пригородные электрички сулят эстетическое бегство от передовиц газеты «Правда». Поколение истопников и сторожей слоняется по букинистическим магазинам, ретируется по лесам в пошитых мундирах войск наполеоновской эпохи или играет рок-н-ролл на развалинах царскосельской архитектуры.
Вскоре после разгона джинсовой молодежи с гитарами у северной лестницы Михайловского замка Майк Науменко получает приглашение записать свои песни на ул. Некрасова в студии «Большого театра кукол». В то время в ленинградских театрах было принято записывать разных бардов. Поскольку речь шла о рок-барде, проработавшем около года в должности техника-радиста, главреж театра отнесся к забавной затее спокойно.
«Сама запись в студии театра кукол состоялась благодаря главному режиссеру Виктору Борисовичу Сударушкину, рано ушедшему из жизни, – вспоминала старший техник-радист Алла Соловей.
Сударушкин способен был понять, почувствовать, что в данный момент в стенах его театра происходит некое священнодействие может быть, не совсем ему близкое и понятное, но необходимое и для музыкантов, и для нас, звукорежиссеров. Каждый раз Сударушкин давал мне письменное разрешение на экспериментальную запись».
– Сударушкин был демократом, – говорил инициатор записи Игорь Свердлов, осуществлявший подборку тембров звука «Сладкой N». «Как-то во время сессии Сударушкин вошел в студию. На пульте стояли стаканы с портвейном. Он запросто опрокинул один вместе с нами, как ни в чем не бывало…»
В театре кукол у Майка появилась возможность поработать в полу-профессиональной студии (два магнитофона Studer и STM с высокочастотным разрешением на 38й скорости) и он тут же решил зафиксировать все имеющиеся в наличии песни.
В восьмидесятом году он не тянул на артиста сцены и организатора, еще не было собственной группы, но по поводу записи можно было кое-что придумать. Майк пригласил на встречу гитариста Вячеслава Зорина из группы «Капитальный ремонт», в составе которой Майк периодически появлялся в течение 79-го года. Кое-что у них было отрепетировано заранее, а часть программы было решено записывать экспромтом.
С начала июня работа в студии театра на улице Некрасова закипела. На нескольких композициях гитарному дуэту Майка Науменко и Вячеслава Зорина подыграл на гармошке Борис Гребенщиков.
Очевидно, что, когда Михаил получил приглашение записаться, он уже «по уши» сидел в материале, основательно поработав дома с магнитофоном. После первых же проб поэта-блюзовика залихорадило от полученных результатов.
Майк начинал запись немного робко, но затем, увидев реакцию операторов и первых слушателей, успокоился, и по мнению Зорина: разошелся вовсю. После первой сессии, когда они вышли на улицу, он сказал удивительно торжественным голосом: Сегодняшний день прожит не зря.
Зорин вспоминал, что кроме нескольких композиций, в которых автор накладывал сверху соло-гитару и (изредка) бас, большинство песен было сыграно живьем, причем на каждую из них уходило не больше трех черновых дублей.
«Майк хотел как лучше, но боялся портить варианты, предполагал, что некоторые песни будут переделываться в другой раз».
...От этого альбома веяло вдохновением и шестидесятыми. Медленные рок-н-роллы («Седьмое небо») соседствовали с ритм-энд-блюзами («Утро вдвоем») и прорывом «Пригородного блюза», в котором строчка «хочется курить, но не осталось папирос» казалась вытащенной из цитатника декадентской поэзии модерна. Исполняемая в бешеном темпе, эта композиция выглядела как открытая заявка на панк-рок или «Нью-Йорк-Сити» Джона Леннона. В то время исполнение «Пригородного блюза публично, воспринимался как призыв к вооруженному восстанию. Не случайно спустя пару лет при литовке официального текста в Ленинградском рок-клубе вместо «я сижу в сортире и читаю Rolling Stones» печаталось: «я сижу в квартире». Чудом не пропало красивое и подозрительное слово папирос.
Открывала альбом компромиссно заготовленная песня: «Если ты хочешь».
Им всем нужен кто-то,
Кого бы мы могли любить.
И если хочешь…» Эффектный речитатив и редкий для Науменко битловский переход с «E» на Фа#m, затем на «G» и обратно на «Е», – украшали сформулированный итог жизненной философии деятеля ленинградской подпольной культуры: «И если хочешь, ты можешь застебать меня!»
Очень скоро заманчивость этих песен станет модой работать «под андеграунд» для многих юных подражателей, проживших по большей части в сталинских высотках и не видавших настоящих очередей и милицейских обломов.
...Первую сторону альбома завершало сразу несколько блюзов. «Если будет дождь» – красивая, немного разорванная по ритму акустическая баллада; «Я возвращаюсь домой» – холостяцкий манифест, сопровождаемый торжественным боем аккордов, и наконец супер-квадрат «Blues de Moscou», сыгранный при активном участии гитары Зорина и его же репликах («Наливай!»).
Любопытно, что на этом альбоме в композиции «Blues de Moscou», «барышни в столице… не любят звезд панк-рока», а не «музыкантов», как это было в более поздних версиях, когда Майк со страшной силой стал открещиваться от панк-движения, называя блюзом все подряд. Говорят, он не очень любил корневую африканскую музыку, предпочитая слушать и выращивать белый блюз (хотя финал «Старых ран» и заканчивается реггийным гитарным соло из «I Shot The Sheriff» Боба Марли).
Одним из основных хитов альбома стала рок-композиция «Дрянь».
Ты дрянь…
Ты продала мою гитару
и купила себе пальто.
Эту песню Майк писал в течение целого года и закончил только в 79-м. Многие утверждали, что ее мелодическая линия один в один снята с T.Rex, басовый ход услышан у Моррисона, а текст напоминает вольный перевод Лу Рида и полузабытый боевик «Россиян» под названием «Гадость». В частности, Вячеслав Зорин вспоминал, что, сидя как-то вечером в гостях у Майка, он случайно услышал «Дрянь» на английском. «Вячеслав, ты только ничего не подумай», – заволновался Майк. Чего уж тут думать! Майк и Боб, как самые англоязычные из ленинградских авторов, прекрасно знали рок-поэзию с разворотов пластинок. Не обязательным казалось что-либо переводить полностью. Достаточно понять смысловые линии западных менестрелей и воспроизвести версию, применительно к советской жизни.
Та же «Дрянь» воспринималась впоследствии как гениальная импровизация и со временем стала классикой в репертуаре Майка и «Зоопарка». К слову, в начале 90-х годов право на исполнение «Дряни» было получено от бывшей жены Майка группой «Крематорий», и почти в то же время «Дрянь» была записана Ольгой Першиной соавтором «Двух трактористов» и боевой подругой «Аквариума» эпохи «Треугольника».
Майк никогда не маскировал источники своего вдохновения, называя Марка Болана и Лу Рида в числе любимых персонажей. Не случайно также записанная в театре кукол композиция «Страх в твоих глазах», – напоминала одну из мелодий T.Rex с пластинки 77-го года «Dandy In The Underworld», а «Я люблю буги-вуги» (с альбома «Белая полоса») в точности копировала «I Love To Boogie» с того же диска Болана увы, без указания авторства.
...Во время июньской работы над «Сладкой N» Майком было записано еще шестнадцать композиций, не вошедших в альбом и увидевших свет спустя полтора десятка лет на двойном компакте «Сладкая N и другие», выпущенном фирмой «Выход». Среди этих архивных композиций есть немало любопытных, начиная от нескольких песен «Капитального ремонта» в исполнении Зорина и заканчивая «квартирными» хитами Майка времен «Все братья сестры»: «Ода ванной комнате», «Женщина» и «Седьмая глава».
Еще одна не вошедшая в альбом композиция посвящалась звукооператору Игорю Свердлову. Присутствовавший однажды в театре кукол Андрей Тропилло говаривал, что большую часть «Сладкой N» записывал не Свердлов, а Алла Соловей поскольку Игорь преимущественно занимался сервировкой закусок. В принципе, об этом поет и Майк в своем посвящении Свердлову: «Допей портвейн иди домой». Это конечно совпадение, но в год кончины Высоцкого на улице Некрасова был создан музыкальный продукт, где модным напитком провозглашался портвейн.
В заключение несколько слов о главной героине, – полу-мифической Сладкой N, которой посвящалось сразу несколько композиций и существование которой Майк упорно отрицал долгое время.
«Сладкая N потрясающая женщина, которую я безумно люблю, но при этом я не совсем уверен в том, что она существует в природе... Но, может быть, она и похожа на ту на обложке», – говорил Майк спустя несколько месяцев после записи альбома в интервью ленинградскому подпольному рок-журналу «Рокси». В реальности прообразом Сладкой N послужила ленинградская художница Татьяна Апраксина, с которой Майк познакомился еще в 1974 году. Интересная внешне, с притягательным внутренним миром и шармом сказочной колдуньи в исполнении Марины Влади, Татьяна была тогда основной музой Майка.
«Майк приходил ко мне в гости один или с кем-нибудь из друзей, скромно составляя маленькую свиту «Аквариума», — вспоминает Татьяна, чей артистический псевдоним был связан с тем, что большую часть жизни она прожила в Апраксином переулке. Худенький, щуплый, с большим носом, с глазами, блестевшими добродушным любопытством, Майк готов был во всем участвовать и со всеми дружить. Ни одной из своих знаменитых песен он к тому времени еще не написал, хотя уже носил с собой аккуратную тетрадку, в которой закладывались основы будущих хитов. Он мог годами вынашивать одну песню, время от времени вписывая в тетрадку то слова, то фразу, прикидывая разные варианты как бы составляя мозаику и подвергая текст постепенной редактуре».
Веер ассоциаций, возникших у Майка после четырех лет дружбы с Татьяной и резко вспыхнувшего, но недолгого романа, развернулся как собирательный образ Сладкой N. В глазах слушателей, правда, Сладкая N стала символом времени не в последнюю очередь благодаря удачно выбранному образу не менее оригинальному, чем Вера Холодная, или «Незнакомка» Блока. В одном из своих поздних интервью Майк выдал очень сокровенное и, пожалуй, самое главное: «Все мои песни посвящены ей...»
С момента женитьбы в 80-м году Михаил Науменко был вынужден ретушировать свою музу, хотя впоследствии не раз пробовал вернуться к этой находке. Еще во время посиделок в театре кукол Майк записал композиции «Сладкая N» № 2 («Когда я знал тебя совсем другой») и «Сладкая N» № 3 («Горький Ангел»), да и в ряде поздних песен он неоднократно включал в текст этот образ:
«Она спросила меня:
А как же Сладкая N?»
Запечатлев на моем плече
Финальный укус.
И я ответил пространно:
Я влюблен в вас обеих.
И меня так сейчас достал
Мой пригородный блюз».
Как большой поэт, Майк старался избегать в подаче образа Сладкой N полного сходства и автобиографичности. Но факт, насколько получившийся «на бумаге» и характер абстрактной женщины соответствовали остроумной выдумке. «С кем и где ты провела эту ночь, моя Сладкая N?» Все это уже не смахивало на Таню Апраксину, которая незадолго до записи стала инициатором разрыва отношений с Майком. Как ухажер он был не в ее вкусе: маленький, недоучившийся в строительном институте, никому толком не известный на фоне славы «Машины Времени».
«Я настоящая уже не значила для него то, что он вкладывал в новое содержание моего образа, как-то обмолвилась Татьяна. Получилось так, что если бы я его не бросила, он бы не стал звездой. Хотя Майк впоследствии и в новых песнях обращался ко мне, минуя меня».
Уже после выхода «LV», «Уездного города N» и «Белой полосы» женская тема по-прежнему занимала воображение Майка. В самом конце 80-х, встретив в кулуарах Спортивно-Концертного комплекса подругу Тани Апраксиной – хорошо известную ему Ольгу Першину, он сказал ей: «Ты знаешь, я давно придумал цикл песен, звучащих от женского лица. Было бы весьма неплохо, если бы ты их спела».
Доброе лицо Оли осветилось улыбкой. «Майкуша, ты думаешь, у меня не хватает своих собственных?» Она давно проживала в Лондоне и не без гордости заявляла, что все прежняя самодеятельность ее уже не влечет.
А Майк? Пролепетал что-то, подергивая головой. Глаза его не были видны из-за черных очков.
Андрей Барановский.