ЮРИЙ МОРОЗОВ
"Свадьба кретинов"
Те кто пытались увидеть легендарного «живого Морозова» в 1980 году удивлялись, что он не растил бороду с обаянием звезды самиздата; а наоборот, – был русым, мнительным, несколько непропорциональным в фигуре. Он даже носил ужасные индийские джинсы, которые фарцовщики стеснялись перепродавать.
Хмурый отшельник-инструменталист, Морозов и тогда и после казался самым загадочным из рок-динозавров семидесятых.
Он раскрылся в провинции на заре 70-х, в составе любительского квартета «Босяки» из поселка возле крымской Феодосии. Переехав в Ленинград, после окончания технического вуза и службы в армии Юрий распределился звукоинженером в местный филиал фирмы «Мелодия». К этому моменту в домашних условиях Морозовым был уже записан авторский магнитофонный альбом «Вишневый сад Джими Хендрикса» (1973-1975), отражавший традиции наркотического рока обоих берегов Атлантики конца шестидесятых. В те годы цитаты из рок-классики еще не набили в России оскомину, и фрагментарно напоминавшая «Happiness Is A Warm Gun» (из репертуара Beatles) композиция "Настанет день из мусорных куч" раскрывала в Морозове пропагандиста великих образцов.
Звучание знаменитого "Вишневого Сада" Морозова, записанного при помощи лампового микшера, амплитудного модулятора, кольцевого ревербератора и двух стереомагнитофонов «Юпитер 201» и «Айдас», напоминало своими звуковыми эффектами, чтением строф, и сплошной нарезкой коротких песен атмосферу ранних пластинок Фрэнка Заппы. Это был первый отечественный психоделический опыт, в котором, по мнению автора, «партии акустической гитары сплетались с ревом фисгармонии и со странным скрежетом то ли бензопилы, то ли соло-гитары, а изысканные мелодии погружались в шум спускаемой воды, всплывая затем в позывных Ватикана и после крика электрической вороны превращались в мантру, колокольные звоны и автоматные очереди».
Пристроившись на фирму «Мелодия», Морозов в 76-м году при первой же возможности обновил свои любительские записи и с помощью первоклассной государственной аппаратуры оформил их в виде полноценных магнито-альбомов. Только после подобной реставрации его ранние работы ("Остров Афродиты") с некоторым опозданием наконец-то пошли в народ. Переписанные со старых пленок на «многоканалку», получившие дополнительные наложения и замаскированные по саунду и балансу под домашние диски, созданные в атмосфере танцплощадок и армейских казарм, эти альбомы стали фундаментом легенды о Морозове как о великом подпольном инженере.
Суть его звукорежиссерских взглядов в период работы на фирме Мелодия, заключалась в сочности частотных характеристик голоса и акустических гитар, нежели в продолжении творческих поисков. Он не искал дружбы с хорошими музыкантами, редко держал в руках фирменные инструменты и "примочки". При этом основой его студийного мировоззрения служил надменный профессионализм. Эта работа в недоступном для всех остальных месте возле иностранной аппаратуры разделяла Морозова: на мелкого советского клерка звукозаписи и бунтаря под присмотром начальства. Оставался еще возможный компромисс, обогатив эстрадный жанр глубокой поэзией и гитарной экспрессией добиться успеха в подпольной среде и выйти наверх. Чтобы не писал в своих мемуарах Юрий Васильевич, он всегда этого безумно хотел, но не звали…
Так, вершиной экспериментов с эстрадной и рок-музыкой стал альбом, большая часть композиций которого датировалась 76 г. Все они образно были посвящены «смерти», но не в духе кладбищенской лирики, а скорей с использованием слэнга университетских буфетов, образов Элиса Купера.
Размышляя над этими восьмью композициями, можно предположить, что Морозов по большей части все-таки сам все изобрел. В силу его неконтактности и «закрытости» официальной конторы появление дополнительных музыкантов во время записи исключалось. Так на ближайшие десять лет был сформирован принцип «Морозов человек-оркестр».
Пленка начиналась с песни «Конформист»:
«В мутной воде проплывают цветы и сор.
Я в темноте потерял в ней свое лицо...»,
получившей впоследствии второе рождение после ее исполнения группой «Крематорий» в 84-м году. Они даже дописали ему третий куплет, но до Морозова не доросли фантазией.
Мелодическое, порой грустное настроение «Конформиста» звучало в лучших традициях вокально-инструментальных ансамблей («Веселые ребята». «Мир весной околдован вновь»), но отличалось вычурным мистицизмом…
Чтобы во мне…
Человека смогли узнать…
Нарисовал…
Грязью губы я и глаза.
Также эстрадный ритм ударных в финале маскировался игрой смычком на струнах акустической гитары в стиле любимых им демократов: Чеслава Немана и Кшиштофа Пендерецкого и был сдублирован партией с чужой записи альта с задержкой реверберации.
Следом шла одна из самых знаменитых подпольных песен в семидесятые – сама «Свадьба кретинов».
Высоко над землей дьявол и гений
Мне построили дом – четырех измерений.
Я сижу у окна и щупаю звезды
Они скользкие, как человечьи мозги.
Эта великолепная по своей смелости поэзии воспроизводила дореволюционных декадентов, но Морозову не обязательно было что-то перетягивать на себя, достаточно раз пролистав томик стихов уметь войти в образ черно-книжника, который ему нравился.
Симпатия к «дьяволу и гению» в «Кретине» предварялись лучшим в России (пам-пам-баба-пам) риффом ржавого тембра самодельной гитары, запоминаемым с первого прослушивания и последующим заездом в панковский по сути припев:
«Да-да-да-да-да-Дай.
Я кретин и мне в кайф!».
Последняя строчка поражала слушателей в самое сердце. Кто не мог достать в конце 70-х этот альбом, пересказывал со слов товарищей текст «Кретина» примерно так: «Ну ладно там «Битва с дураками»! А ты слышал у Морозова «Я кретин, и я торчу»?
Вокал в первых двух песнях альбома был записан не в студии, а дома. Это имело смысл, поскольку раскрепощенно петь: «Я кретин и мне в кайф», – в помещении Ленинградской капеллы, где находилась студия, было не умно.
При всей хаотичности студийного процесса и неоднородности композиций быстро-темповые песни с басом, электро-гитарами и ударной секцией по законам жанра чередовались с менее «шумными»: «Не знаю, за что», «Черный пес», чей музыкальный эффект не уступал таким забойным хитам, как «Кретин», и «А мне и так конец». Сложный ритм хард-роковой композиции: «Не знаю, за что» успешно маскировал схожесть ее мелодической линии с «From Me To You» из репертуара Beatles. Тем не менее, исполненная при поддержке группы на одном из редких концертов 77-го года, она по накалу эммоций звучала, как самые крутые напевы «ЧайФа» спустя пару десятков лет.
Слова и музыка «Дай крылья мне, Бог» были написаны Морозовым в 74-м году в процессе изучения различных мировых религий и впоследствии предопределили христианско-буддийскую направленность его поздних работ. Увлечение Морозова религиозной тематикой уходило своими корнями в самое начало семидесятых, когда на черноморских берегах им были задуманы куплеты: «Бог сильнее нас» и «Amen», позднее вошедшие в магнитоальбомы «Вишневый сад Джимми Хендрикса» и «Странник голубой звезды».
Что же касается песни «Дай крылья мне, Бог», то первоначально она планировалась автором как баллада. История гласит, что придя в студию в свободную смену, Морозов забыл дома двенадцати-струнную гитару. Предполагая работать именно над этой композицией, Морозов тут же решил сделать ее в виде хорала. Номер получился необычным, опередив на несколько лет аквариумовскую зарисовку «Что лучше, пена или дом» («Хорал») из «Треугольника». Не ограничившись имитацией многоголосия собственными силами, звукорежиссер включил женскую вокальную партию в исполнении своей супруги и мотивы какого-то симфонического квартета из архива 8-канальных фонограмм фирмы «Мелодия». Студийный американский магнитофон Аmрех ММ100 позволял также экспериментировать с изменением скорости восьмиканальной фонограммы, загоняя в тональность любые экзотические для советского рок-музыканта инструменты. Однако в большинстве песен на барабанах Морозов играл скупо и лично.
Начиная с композиции «А мне и так конец» (являвшейся интерпретацией музыкальных идей Хендрикса) и вплоть до финального номера «Черный пес» в альбоме развивается тема смерти, впоследствии оцененная Морозовым как «поиски истины на самом дне чувственного мира». Если провести параллель в искусстве, мгновения страшного и загробного в творчестве Морозова выглядели иначе, чем офорты Гойи, все ближе к западным рокерам. Как правило, самые ужасные сюжеты у Юрия сопровождались торжественной или грустной мелодией. Как-то, подчеркивая, что «у них на пластинках можно, а у нас почему-то нет», он запел: « I love dead - Элиса Купера».
Благодаря кое-где эстрадной интонации (отсутствие красивых обертонов, выделение буквы «ч» «чито бы» вместо «што бы») и игривому отношению к загробной жизни Морозов влил в музыкальный настрой «смертельных номеров» изрядную долю осуждаемой им самим же попсы. Если закрыть глаза и уши на содержание строчек «одним скрипя сучком, прощая всех, самоубийцы труп висел», то мелодия «Свадьбы кретинов» не уступала молодежному хиту тех лет: «Наташка-Наташка».
После лирической хард-роковой вещи «Сон», – альбом с успехом закрывал тяжелый фортепьянный рэгтайм «Черный пес», в котором гитара с фуззом играла в унисон с органом «Юность», а хрипловатый вокал Морозова придавал шарм, казалось бы, обыденным словам:
«Когда я пьян, когда целую женщин,
Когда в тюрьме ловлю блеск звезд».
Примечательно, что в этой композиции звучит виртуозное пианино в исполнении шурина автора Сергея Лузина, принимавшего фрагментарное участие в записи других альбомов Морозова и, в частности, «Вишневого сада Джимми Хендрикса».
...В подпольном роке существуют свои правила и законы. Поэтому следует помнить, что многие группы и солисты сами по себе в те годы не всегда придерживались зарубежного стандарта, когда условный «диск» компоновался с учетом длины стороны кассеты или магнитофонной катушки. Поскольку «Свадьба кретинов» длилась всего 23 минуты, при перезаписи ее на одну сторону 525 метровой бобины автор рекомендовал, как добивку, – цикл песен 77-го года: «Там, где дали темны» – фолк-рок огромной живительной силы (одноименная песня из этого цикла впоследствии с успехом исполнялась Мариной Капуро). Заглавная же рок-баллада «Обезьяна»:
«Ку-ку мой сигнал.
Самки слышат возле скал!», – имела необыкновенную известность в СССР, хотя никто и не знал, кто ее автор. Вероятно, в те времена фамилия Морозов не имела рекламной притягательности.
Дополняя друг друга, оба сборника песен «Кретин» и «Там где дали темны», составили полноценный по длительности «диск», распространявшийся с конца 70-х годов именно в таком виде.
Сам же Морозов, ведя скромный образ жизни сов.служащего грамзаписи, к середине восьмидесятых в силу нестоличного стиля жизни и неудач собственного творчества утратил былую популярность и значимость. Несмотря на совместные концерты в конце 80-х (с ритм-секцией «ДДТ»), выпуск нескольких виниловых пластинок и активную звукорежиссерскую деятельность в 90-х, он известен в первую очередь, как человек, сочинивший свыше тридцати магнитофонных альбомов. В том числе знаменитых «Кретинов».
Андрей Барановский. 1996 г. Для энциклопедии «100 альбомов магнитофонного рока».
Фотографии из архива Нины Морозовой.
