Композитор

А.Ф. Львов и

"Боже Царя

храни"

 

     

 

     Государственный гимн, флаг и герб имеют немаловажное значение в жизни любой страны, даже если это дело прошлое. 25 декабря 1833 года (ст. стиль) в залах Зимнего дворца состоялось официальное утвержденное исполнение гимна «Боже, Царя, Храни!» Необычайной силы эта вещь и до сих пор вызывает благоговейный трепет души россиянина.

     Ниже мы хотим предложить ознакомиться с фрагментами биографии композитора А. Ф. Львова и документами, проливающими свет на происхождение легенды об использовании в русском гимне иностранной мелодии. Посмертное «Дело о плагиате» возникло уже в начале века. Вопрос об оригинальности музыки решался на уровне держав.

Каким образом было установлено точное авторство?

 

Часть 1

 

    Алексей Федорович Львов родился в 1798 году в Ревеле. Он принадлежал старинной аристократической фамилии. Двоюродный дядя его Николай Александрович был известным архитектором, отец управлял придворной Певческой Капеллой. Родители маленького Алексея ничего не имели против его музыкальных занятий и дали ему учителей. Когда же настало время выбора «настоящей» профессии, юного Львова поместили в созданный по Высочайшему повелению Александра I Институт инженеров путей сообщения.

    В 1814 году он поступил, а в 1819 году первым со своего курса окончил учебное заведение. Известный граф Аракчеев заказал для себя лучших выпускников и прихватив с собой скрипку «Маджини», молодой офицер оказался на военном поселении в Новгородской губернии. «Обещая дорогим моим родителям ежедневно хоть понемногу играть на скрипке, я нередко изнуренный от усталости, засыпал со скрипкой в руках или играл, едва различая ноты, бывшие перед глазами», — писал Львов в своих записках. За несколько лет службы все его попытки уйти в отставку и полностью отдаться любимому делу не удавались. Всемогущий Сила Андреевич (так звали графа Аракчеева) не имел такой привычки — расставаться с лучшими сотрудниками.

    Но в 1825 году с ним случилось несчастье и он сник... В момент очередной подачи прошения Львовым дворовые графа в Грузино зарезали его подругу и красавицу домоправительницу Настасью Минкину — из бывших крепостных. И было ему не до кого. Отставка Алексея Федоровича осуществилась по ведомству путей сообщения. Строитель вернулся в столицу, чтобы стать профессиональным музыкантом, хотя бы при Армии. А в это время произошло известное выступления декабристов, и инженерный капитан вместе с отцом оказался в приемной у графа Бенкендорфа. Дело в том, что «по подозрению в участии» были арестованы муж сестры — полковник Степан и брат Илья — ротный л. гв. Измайловского полка. Родственники дважды ездили в канцелярию Александра Христофоровича, являя собой семейно-служебный авторитет. Прошение «выгорело», а Федор Петрович с 20 марта 1826 года стал еще и Директором Певческого корпуса.

    Тогда, не числясь еще нигде по службе, Алексей вызвался сопровождать отца в поездке в Москву на Коронацию Их Величеств. Возражений сверху не последовало, и он присоединился к свите. В первопрестольной ему не раз приходилось по службе наведываться к Бенкендорфу. Обаяние Львова — как человека одаренного и высокообразованного офицера подействовало на начальника недавно сформированного III отделения Собственной Его Величества канцелярии и выразилось в нижеследующем. Познакомившись с капитаном ближе, граф Александр Христофорович сделал ему предложение — перейти в М. В. Д.

    За сколько-то дней до разговора со Львовым шеф жандармов испросил высочайшее мнение на его кандидатуру в качестве своего адъютанта. «Конечно, возьми его, — согласился Николай Павлович, — отличный офицер, семь лет выслужил у графа Аракчеева». Казалось, что согласие самого офицера уже не требовалось, но это была не армия, а III отделение где служба оценивалась на порядок—два выше. В конце беседы молодой офицер принял предложение, прося, однако для пользы дела «не употреблять его по секретной части», к которой он не способен. «Будь спокоен — оживился граф, беря его за руку, — ты будешь иметь часть отдельную». 18 ноября 1826 года Алексей Федорович стал первым управляющим делами Императорской Квартиры. Здесь необходимо сказать нечто важное для понимания личности и карьеры этого человека. Не будучи угодлив, но исполнителен, отличаясь от многих своих сверстников грамотностью и отличными аттестациями, Львов поднимался по служебной лестнице, оправдывая нелегким трудом возложенное доверие.

    Первое время Бенкендорф его буквально утруждал и эта обыденщина сулила мало приятного. «Все бумаги должен был писать почти я один, потому что товарищи мои были людьми неопытными и весьма, по части письменной — необразованные» — вспоминал Львов. — «Бенкендорф меня употреблял, потому что я был способнее других, и за секретаря и за адъютанта. Он очень был рад, что я трудился и молчал. По окончании кампании я непременно вышел бы из службы, если бы отличные качества благородной души Бенкендорфа меня к нему не привязывали более и более. Он был храбр, умен, в обращении прост и прям. Сделать зло с умыслом было для него невозможностью; с подчиненными хорош, но вспыльчив, в делах совершенно несведущ».

    В 1827 году Алексей Федорович перешел в гвардейский жандармский полуэскадрон тем же чином (капитана). Похоже, с самого начала и далее, Львов руководил всей перепиской по делам Императорской Квартиры и Конвоя. Его бюрократический опыт был огромен. Уже в 1837 году заменявший гр. Бенкендорфа — граф Орлов писал шефу из Вознесенска: «Я во многих случаях неопытен и не будь Вашего доброго и превосходного Львова, часто бы действовал невпопад и должен был прибегать к снисходительности Его Величества». В 1828 году произошла очередная война с Турцией. Вместе с Главной Императорской Квартирой гвардейский жандармский офицер в составе полу эскадрона оказался на Дунае. Обнажить во всеоружии саблю никогда не поздно. И десять лет не прошло, как пригодилась полевая закалка Аракчеева. Когда жандармский капитан участвовал в боях под Шумлою и Варною, он думал не о карьере и даже не о музыке. За эти два дела Львов заслужил первые свои ордена — Владимира 4-й степени с бантом и Анну на шею. Государь, узнав его с этой стороны, решил, что того достаточно, чтобы Львова в действующей армии не употреблять, но впредь сопровождать ему Его Величество в поездках.

     В 1829 году А. Ф. определяется в новой должности — начальника Собственного Его Величества Конвоя, составленного по приказанию Императора Николая I  из горцев, лезгин мусульман и казаков. Это объединение народностей, а на деле разношерстную массу Львов формально возглавлял много лет. В 1832 году его зачисляют в почетный Кавалергардский полк — еще одна, не столь важная ступенька в сравнение с духовными запросами ротмистра. Неизвестно, когда он успевал заниматься музыкой, чаще, конечно, в поездках с неизменным наслаждением во всей полноте развлекая своего Государя игрой на скрипке. Однако за новую оркестровку «Stabat Mater» — Перголези и ее исполнение в Петербурге, офицер свиты вдруг получил почетное звание композитора Болонской Академии. Эти первые успехи и близость ко Двору делают маэстро достоянием семейных царских вечеров... «По зимам неоднократно бывали у Императрицы концерты, в которых я участвовал всегда с большим успехом, в один из этих концертов Государь подзывает мен и говорит: «Что, если бы ты попробовал составить у нас домашний оркестр и сочинил для нас музыку; мы могли бы кое-что сыграть; Императрица играет на фортепиано. Я — на трубе, Виельгорский — на виолончели, Апраксин — на басу, ты — на скрипке, Волконский, Григорий, Бартенева, Бородина могут спеть, дети могли бы участвовать на чем-нибудь...»».

    Семейные концерты у Императрицы ввели его в самый близкий круг царской семьи, где в сумеречные часы любая безделица приобретала значение события. То было зимой, но в теплую погоду в совместных с Государем поездках, по его просьбе Львов часто импровизировал, сочиняя на ходу. Однажды, в 1833 году, в центре музыкальной паузы в подскакивающей по тракту карете, император неожиданно поручил Львову написать новую музыку для русского гимна.

Эволюция прежнего была такова. Во времена Екатерины II, заглавной музыкальной темой считался «Гром победы раздавайся!» — Козловского и Державина. При Павле I турки стали на время нашими союзниками. Строчку: «Магомета ты потряс» исполнять стало неудобно, а слова «Славься сим Екатерина, славься нежная как мать» не устраивали уже самого Павла Петровича.

    В эпоху войн с Наполеоном в России с официальными целями стали использовать музыку английского гимна «God Save», как символ союзной державы и всей коалиции. Затем, внебрачный сын барона Остен-Сакена — немец Остен,1 составил русский текст, исходя из немецкого варианта. Следующая метаморфоза была музыкальной. Уповая на возможную самобытность, придворный скрипач Лакоста вместо каждой первой четверти поставил половинную ноту, превратив трех четвертной такт в четырех. В 1816 г. на параде в Варшаве Цесаревич и Великий Князь Константин Павлович отдал приказ об исполнении «God Save» при встрече своего брата — Императора Александра. Для самой мелодии «Боже храни» — составил подходящий текст модный поэт Василий Жуковский. Его авторитет и определил спрос, вытеснив предыдущие версии. Но новый император считал свою страну достаточно богатой талантами, чтобы использовать иностранное искусство в национальных целях. Скучая слушать музыку английскую на стихи Жуковского — «Боже, Царя Храни!» — Николай Павлович тонко чувствовал необходимость в символе, хотя бы поверхностно отечественном. Несколько раз он признался об этом вслух. Слова Государя, в частности, дошли и до Глинки, который тут же засел за написание гимна.2 Однако Его Величество хотел иметь в качестве государственного гимна не музыку, в которой слышится выступление нации в поход, их «гром победы», а ту, что дает ощущение почивающей на лаврах Империи. По разным соображениям чисто формального свойства скрытая мысль самодержца, возможно, заключалась и в том, чтобы получившееся произведение не возвысилось над идеей, как храмы, прекрасная классическая архитектура которых может заинтересовать внимание обывателя больше, чем источник Веры. Имея под рукой Василия Жуковского и Алексея Львова, в чьих талантах никто не сомневался, Царь считал дело решенным, без Глинки или Пушкина.3 В 1833 г. при встрече с Львовым, верный своей национальной политике Николай указал на необходимость использования фрагмента какой-либо русской народной песни, без уклона в эпос — надо помнить время! Конкретно царем цитатой из корифеев был предложен напев: «Не белы-то снега», и Львов через несколько дней приступил к работе пригласив в качестве добровольного слушателя молодого Н. Бахметьева.

    «Боже, Царя храни» удачно называлась молитвой русского народа. Уровень ее восприятия был таков, что когда 12 декабря оркестр и вся труппа в количестве 350 человек во главе со Щепкиным в театре запели гимн по собственному желанию, 3000 человек прослушали его стоя, и никаких указаний на сей счет не прозвучало! Впервые раздались крики «ура» и песнь повторилась. 31 декабря 1833 года, Высочайше велено было «вновь сочиненную на гимн музыку Львова ввести во всей Армии». В 1834 г. Николай I назначил А. Ф. своим флигель-адъютантом, что было редкостью для чина ротмистра. В собственных записках Львов шутил по этому поводу, говоря о том, как «опрокинулся он в число придворной челяди».

    В 1836 году Алексей Федорович производится в полковники, а со следующего года управляет Капеллой. В 1838 году он получает разрешение на вступление в законный брак с девицею Прасковьей Абазою. Свадьба состоялась через два дня на Невском, в Аничковом Дворце и сам Николай I был посаженым отцом жениха. В 1843 году А. Ф. Львов производится в генерал-майоры.     В 1847 год состоялось высочайшее пополнение гербов Львова и Жуковского девизом «Боже, Царя Храни». За год до смерти Жуковский писал своему соавтору следующие строки: «Наша совместная двойная работа переживет нас долго. Народная песня, раз раздавшись, получит право гражданства, останется навсегда живою, пока будет жив народ, который ее присвоил. Из всех моих стихов, эти смиренные пять, благодаря Вашей музыке, переживут всех братий своих. Где не слышал я этого пения? В Перми, в Тобольске, у подошвы Чатырдага, в Стокгольме, в Лондоне и Риме!»

    Таков был итог. Музыку гимна критиковал Стасов и понятное дело не очень хвалил Глинка. Но о ней восхищенно говорили: Вагнер, Шуман и Мендельсон. С ними Львов часто общался во время своих заграничных концертов, а в Европе он считался первоклассным исполнителем! С 1846 года композитор приступил к «положению на ноты всех духовно-музыкальных сочинений, какие поются в придворных церквях при всех различных богослужениях». Служебная деятельность Львова не имела границ. Как начальник Капеллы, он стал организатором первых симфонических концертов в России, как инженер в 1835 и в 1846 годах построил два моста.4 Считаясь первой величиной в области русской церковной музыки,5 Львов имел дипломы почетного члена Лондонской, Сицилийской, Венской, Берлинской и других Академий изящных искусств, многие ордена и награды. Он скончался в 1870 году в своем имении близ Ковно и был погребен в Пожайском монастыре.

 

 

 

 

 

Часть 2

 

Дело о плагиате

 

 

    Несложно представить истинную причину равнодушия «передовой» критики к личности и творчеству покойного композитора А. Ф. Львова. К концу XIX века его печатаные сочинения сделались библиографической редкостью, не был и отдельного издания интереснейших мемуаров. Основные библиографические данные, опубликованные в словарях и военных фолиантах, никак не раскрывали его характера, причин удивительной карьеры, основанной на воспитании и трудолюбии. Особенно подвергался сомнениям талант Львова, как композитора, но признать, что сам гимн не удачен, никто не спешил. «Боже, Царя Храни» стало мировой классикой не только в силу официального статуса, а по духу и гармоническому калибру музыкального произведения.

    Между тем в начале века нашлись сомневающиеся в его авторстве. 31 декабря 1903 года в Русской Музыкальной газете за подписью «Тенор» была опубликована заметна «Кто автор нашего нынешнего народного гимна?» В частности в ней говорилось:

    «По общепринятому мнению, композитором гимна считают А. Ф. Львова, бывшего директора Придворной певческой капеллы. Эпоху сочинения приурочивают ко дню открытия памятника Александру I (Александровская колонна). Между тем Львов, безусловно, не сочинитель нашего народного гимна, об этом уже давно ходили слухи. Оказывается, что Львов взял чужую, готовую мелодию целиком и только изменив такт, сделал 4/4 из 2/4. Вот и все его композиторство. В нашей коллекции маршей имеется печатная партитура марша № 94 «Geschwindmarseh avs Peterburg von. Req. Preobragensky». Мелодия играется с гобоями, трубами и фаготами совершенно тождественно с мотивом нашего народного гимна... По наведению справок у наследников первоначального издателя партитуры, оказалось, что марш напечатан между 1820 и 1822 годами. Точной даты напечатания издатель в книгах своих разыскать не мог. Но он сообщает, что по всей вероятности, оригинал марша уже раньше 1820 года находился в распоряжении прусского военного министерства. Таким образом, твердо установлен факт, что уже за 11—13 лет до сочинения гимна Львовым мотив его был напечатан в нотах марша сочиненного Гаазом. Фердинанд Богданович Гааз родился в 1787 году и умер в 1851 году и некоторое время состоял капельмейстером Гвардейского корпуса. Совершенно понятно, что в свое время он не заявил о позаимствовании Львовым мотива гимна из марша его, Гааза. Ведь из этого протеста все равно ничего бы не вышло».

    Большего скандала нельзя было и ожидать. Вопрос о принадлежности русского народного гимна немецкому композитору обсуждался во всех газетах. Так возникло дело о плагиате...

Одним из первых отозвался профессор музыки Н. Соловьев. В частности он указывал на то, что: «Если же Гааз оставался до смерти на русской службе не протестовал против плагиата, положим, убедившись потерять место, то почему же он не составил после себя посмертный протест для напечатания его в иностранных газетах. Ведь считаться автором такого гимна дело не маловажное. С другой стороны желательно, чтобы Преображенский полк, для которого этот марш был написан и в котором вероятно сохранились какие-нибудь документальные данные, а также Придворная Капелла, которой покойный Львов был директором, дали бы отзыв, за или против касательно тяжкого обвинения. Разумеется, мы уверены, что эти «за» или «против» будут основаны на документальных данных преданных гласности. Кроме того, весьма желательно, в видах музыкального национального вопроса, чтобы военное министерство дало сведения, когда покойный Гааз состоял на русской военной службе? А то право, будет нам, русским обидно, если вопрос о русском или немецком авторе народного гимна, который поют миллионы людей и наших собратьев славян останется открытым». Далее, Соловьев сделал заявление в печати, что будет расследовать все до конца.

    1 февраля 1904 года объявился внук Ф. Гааза — господин Шульц. Из биографии, представленной им, было видно, что Ф. Гааз в молодости находился в рядах великой Армии Наполеона, был пленен казаками, но обратил на себя внимание самого Цесаревича Константина Павловича. В 1816 году Цесаревич взял его с собой в Варшаву. С того момента и до 1830 года он исполнял должность капельмейстера. В 1830 году из Варшавы Ф. Гааз переселился в Петербург... Шульц с большой прямотой заявил, что его дед не высказывал какой-либо претензии на авторство «Боже, Царя Храни» и даже никогда не намекал в семье, что мелодия гимна взята из сочиненного им Преображенского марша.

    Между тем «дело о плагиате» стало достоянием самых широких слоев и весь ход расследования живо обсуждался в прессе.

    Профессор Соловьев, «Биржевые ведомости»:

    «В 1827 году будущему Императору Николаю I было 26 лет отроду, а следовательно в его памяти марш Гаазе ясно сохранился бы, тем более, что Государь сам был большим любителем музыки».

Известный военный критик и писатель Николай Жерве, газета «Русский Инвалид»:

    «Известие из Дрездена.

Профессор доктор Турет заявил, что сообщение Русской Музыкальной газеты о плагиате нашего гимна фальшива. В доказательство он указывает на следующие документы, хранящиеся в Королевской Дворцовой библиотеке, а именно марш русского Преображенского полка за № 99, напечатанный в 1834 году».

    В ответ на это автор обвинения в адрес Львова (скрывающийся под псевдонимом Тенор), доставил в редакцию «Музыкальной газеты» партитуру, на которой не было вообще никакой даты. Исходя из этого, возникло мнение что: «или в руках Турета находилось позднее издание или цифра была вымышлена им».

    Наконец по запросу Соловьева был исследован архив штаба отдельного Гвардейского корпуса. Из черновых бумаг в деле № 15 напрашивался вывод, что автором гимна был адъютант графа Бенкендорфа — штабс-капитан Львов и как раз «чиновнику 8-го класса Гаазе в 1834 году и было поручено аранжировать музыку штабс-капитана Львова для военных хоров».

Другой интересный документ гласил: «31 декабря 1833 года командир отдельного гвардейского Корпуса Е. И. В. Великий князь Михаил Павлович отдал приказ № 188, в третьем параграфе которого говорилось: Государю-Императору благоугодно было изъявить свое соизволение, чтобы на парадах, смотрах, разводах и прочих случаях вместо употребляемого ныне гимна, взятого с национального английского играть вновь сочиненную музыку».

Многое раскрывало и «отношение за № 76 от 5 января 1834 года». В нем граф Чернышев уведомлял Великого Князя Михаила Павловича в следующем: «Истребовать ноты от Гааза и объявил ему, чтоб он уровнял такт его марша...»

    Казалось, что эти документы объясняли все, но одновременно с этой информацией издатель партитуры, Берлинская фирма Шлезингер, прислала свой неожиданный ответ:

«...Сообщаю, что означенный армейский марш № 99 издан точно между 1820 и 1822 гг. Более определенного я, к сожалению, не могу уже установить. Вероятно, что Королевское Прусское Министерство имело этот марш много раньше...»

    Это казалось сильным аргументом против Львова, но частичное объяснение вскоре нашлось.         ...После войны с Наполеоном Россия и Пруссия долго оставались союзниками. Сам Николай I был женат на старшей дочери Короля — Шарлотте, в православии Александре. Поэтому не было ничего удивительного, что марш русского гвардейского полка напечатали в Германии. Однако, в России он не только не издавался, но из полка пропала и сама партитура. Некоторые считали, что опубликованные в газетах циркуляры штаба Гвардии без оригинала нот не являются доказательством: странно, в других полках ничего не пропадает и почему немецкая партитура датирована двадцатыми годами?

    Шло время. Наконец проявился один из главных свидетелей — преемник Львова на посту начальника Капеллы, престарелый Бахметьев. Помимо его указаний на то, что «Император Николай I не позволял шутить с собою никому. Да и Львов был не такого закала, чтобы позволить себе подобные шутки с Верховной Властью и со страной», Бахметьев составил для нас уникальное описание, как сочинялся гимн:

    «Что касается науки, то Алексей Федорович и я, мы всегда шли рука об руку, и откровенность была нашим девизом. В начале 30-х годов он объявил мне, что Государю Императору Николаю Павловичу угодно было поручить ему написать народный гимн «Боже, Царя Храни» и он просил зайти. Задача была нелегкая, ибо с такой ограниченной рамкой трудно не впасть в банальность. Тут первый мой вопрос был о плане, который он предлагал избрать. На это он ответил, что намеревается взять в образец какую-нибудь народную песню, и в примере указал на «Не белы-то снега» и начал импровизировать. И сразу оказалось, что, взяв Fdur за тонику после краткой сойки, как и в «Не белы-то снега», он временно взял кварт-сексет-аккорд, потом взойдя опять тонику, вошел в субдоминант, который обратил тоже в тонику, так, что первоначальная тоника обратилась как будто в доминанту, но без семтимы и потом возвратилась в прежнюю тонику фа.         Потом Львов спустился с фа на ми, сделав на него кварт-сексет-аккорд, чтобы разрешить на ля минор в этом месте я возразил Алексею Федоровичу, что разрешение на ля минор «не будет соответствовать словам — «Царствуй на славу нам», которые требуют более мажорное окончание» — то есть стоит из фа идти на кварт-сексет-аккорд и разрешить на до мажор, которое для второй части обратить в доминант септ-аккорд — одинаково легко, даже легче, чем из ля минор. Но Львов не согласился и исходя из того, что мелодия «Не белы-то снега» имеет гармонический ответ, без которого и гимн был бы короток, то и к нему он дописал тему с учетом существующих стихов Жуковского».

    Ознакомившись из газет с уникальными воспоминаниями Бахметьева патриотическая публика успокоилась. «Тенор» до времени молчал. Каждый занимался своим делом. Еще с начала дискуссии Соловьев сделал запрос в ряд архивов. Знакомство с внуком Львова (тоже Алексеем Федоровичем) и исследование фондов Капеллы ничего не дали. Авторство композитора неоднократно подтверждалось, но о загадочном выпуске партитуры, задолго до 1833 г., сведений не имелось. Наконец, в архиве Императора Николая I был найден следующий документ: «Прошение Шлезингера на Высочайшее Имя Императрицы Александры Федоровны от 15 ноября 1834 года».

    «По Высочайшему повелению Его Величества Короля, моего Всемилостивейшего Государя, в моей фирме появилось издание под названием „Собрание маршей для исполнения в известных случаях в Королевской Прусской Армии». В это собрание включены только те марши, которые Его Величество Король, прослушавши их Высочайше соизволил выбрать. В воспоминание о вечно памятном дне освящения Александровской колонны в Петербурге. Его Величество Король приказал, чтобы военный марш, исполненный в этот день, лейб-гвардии Преображенским Вашего Величества полком, был сообщен всей прусской армии и чтобы таковой был включен в упомянутый сборник под № 99. Я считал бы себя счастливым, если мне была бы оказана, высочайшая милость разрешить всеподданнейше подвергнуть к стопам Вашего Императорского Величества означенное произведение».

     Меж тем, историей с «плагиатом» заинтересовались королевские особы. Получив копию письма Шлезингера от 6 н. 1834 года, Император Вильгельм II вызвал своего флигель-адъютанта Мольтке. Поручив ему и заведующему королевской библиотекой, музыковеду Турету, установить причину дезинформации, он заявил, что будет лично принимать участие в этом деле. Конечно же, оно оказалось вздором, что собственно и следовало из прошения Шлезингера. Музыка Львова, исполненная в темпе марша в день открытия Александровской колонны, очень понравилась расчувствовавшемуся Прусскому Королю и он отдал соответствующее распоряжение... Обещав передать через Турета германскому императору свой будущий труд об истории русского гимна, торжествующий великую победу. Соловьев отбыл на Родину. В день 75-летия гимна в 1908 году за услугу, оказанную Отечеству и россиянам, ему был Высочайше пожалован орден Св. Владимира 3 степени.

     Прошло еще несколько лет. Скрывавшегося под псевдонимом «Тенор» г-на Оглоблина никто не наказывал. Правда, в печати того времени было не мало шуток, связанных с его фамилией. Наверное, ему приходилось не легко, но «поворачивать» с повинной он не хотел. Уже тогда существовали силы, стремящиеся сокрушить духовную ось России и не без их поддержки в номере «Исторического вестника», в статье «Не жизнь, а декорация» Оглоблин «выложил» свой новый козырь. Оказывается, в Гаарлеме была издана книга старинных голландских псалмов и один из них, на удивление, совпал с темой Львова.

     Начальник Певческой Капеллы Соловьев обладал достаточными связями, и не только в России. В Гаарлеме он имел знакомство с директором механического завода «Вера Конрад». Обратившись к мистеру Ионкеру, он просил выслать ему книгу псалмов и навести справки у составлявших его духовных лиц — с какого века поется спорный пасхальный псалом.

Мистер Ионкер немедленно выслал сборник, прибавив, что прекрасно понимает «щекотливость, Вашего положения, если бы подтвердились обвинения г. Оглоблина». Может показаться удивительным, но директор завода не ограничился пересылкой сборника, и через некоторое время Соловьев получил сразу два письма.

    Гарлем, 4 июля 1911 г.

    «Многоуважаемый Николай Павлович!

По совету и указанию знакомых мне пасторов, которые думают, как и я, что русский гимн есть оригинальная, а вовсе не голландская мелодия, я обратился к господину Даниэлю Де Ланге, известному дирижеру и критику музыки, который кстати и переложил все мелодии для сборника «Goods dienstide Liederen» и который был составлен им в 1860 г. Ответ этого лица, самого лучшего авторитета я прилагаю Вам в подлиннике, также в переводе. Из ответа г-на Даниэля Де Ланге вы ясно увидите, что русский гимн совсем не украден из названного сборника. Наоборот он, г-н де Ланге, заимствовал и применил его мелодию к пасхальному гимну № 15. Уверен, что Вам будет приятно опровергнуть глупое сообщение русского журналиста...»

    Амстердам 29 июня 1911 г.

    «Милостивейший государь.

Отвечая на Ваше письмо от 27 июля сего года, могу Вам сообщить, что мелодия русского национального гимна была взята мною и приложена к тексту песнопения. Мелодия эта, мне ни с какой стороны не знакома, следовательно, Ваш русский товарищ может быть совершенно спокоен. Настоящее сообщение считаю вполне достаточным, чтобы раз и навсегда порешить с этим вопросом.

     С совершеннейшим почтением, Даниэль Де Ланге».

     Счастливый Соловьев мигом заслал оба письма в «Новое время»...

 

    И вместо послесловия.

    В 1833 г. газета «Молва» опубликовала следующие строки: «Этот гимн останется навсегда призывным кликом России на пути к совершенству и славе. И дотоле никакая враждебная сила не прикоснется к ней, дотоле из груди верных чад Ея будет вырываться в восторге истинного воодушевления сия торжественная песнь!»

 

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ:

 

1. Будущий академик А. Х. Востоков.

2. И оставил это занятие, узнав о высочайшем утверждении работы Жуковского Львова. Тем не менее, М. И. Глинка обдумал все по-своему, выразив свой замысел в финале оперы «Жизнь за Царя».

3. «Молитва русских» приписка А. С. Пушкина 1816 года

Там громкой славою / Сильной державою / Мир он покрыл /Здесь безмятежною /Семью надежною / Благостью нежною /Нас осенил... 

4. Осмотрев один, Император Николай оригинально выразился: «Это Львов перекинул свой смычок».

5. Чаще прочих исполнялись песнопения: «Отче наш», «Херувимская», «Вечери Твоея тайныя», «Предстояще кресту», «Услыши Господи».