Рукописи в коллекции Андрея Барановского
1. Заметки по русской нумизматике по запискам А.Г. Гликмана.
Убористым почерком дополнение 1896 года к трактату Гиля «Таблицы русских монет двух последних столетий». Эти двадцать страниц осведомляют цены на старинное золото, серебро и медь в монетах. К примеру, указаны места нахождения константиновских рублей 1825 года чеканки. Рукописная брошюра входит в архивную папку выдающегося советского нумизмата Быховского. Собрания академика Быховского еще в середине прошлого века поступили в дар Эрмитажу и Русскому музею, за что Борису Евсеевичу — Пиотровским-Старшим был подарен портрет итальянского разбойника, копия которого находится в Третьяковской галерее. Сам портрет и разрозненные рукописи были уступлены Барановскому внуком академика рок-музыкантом Алексом Гурьяновым по его отъезду в Амстердам.
2. Дневник прапорщика М. Ф. Гурьянова. 279 Лохвицкий полк .
Получен в дар вместе с архивом академиков Быховских-Гурьяновых. Представляет собой 30 листов дневниковых записей начертанных в землянке. Начинается с записи: «1 янв. 1916 года. Первый раз в своей жизни не встречал нового года». Тетрадка N 1 обрывается весной 1916 года. Образованный мещанин Максимилиан Гурьянов в землянке описывает позиционные будни в Галиции, первое боевое крещение. Общее настроение соответствует подъему на фронте 1916 года, когда 279 полк был включен полководцем Брусиловым в «части Смерти», коим надлежало сражаться: не страшась ничего. В конце тетради фотография автора в форме с французской подписью «c. est moi». К рукописи прилагается несколько личных писем на красивой бумаге в стиле березовой коры.
3. Николай Иванович Работин. ОХОТА. «Книга записок по охоте. Рецепты. 1911 г.
Тетрадь в 80 страниц уведомляет: как хранить охотничье снаряжение, выделывать шкуры, пристреливать ружья. На 23-й странице начинаются советы, как охотиться на лисицу, ловить раков, уток по сезонам. До 37 страницы текст писался в 1920 гг. и только с 37 -й автор возвращается к старой орфографии: «Сатка 1911 г. Март 25. Был на охоте». Вероятно, в советское время тетрадь была перевернута, часть листов вырвана, поэтому дореволюционные описания охоты на козлов и птицу оканчиваются на 47 странице. За ней следует короткий рассказ «1941 год. Чапаевск». Затем: Свердловск 1946—1947 годы…
На 53 странице следует запись: В конце февраля 1948 года переехали на Неву, «и я вступил в ленинградское общество охотников». Из местных лакомых мест охоты в 1948-м указаны: Болотница, Токарево, Назия, Селище на озере Вялье, Раута, Валькиярв, где семья автора обустроилась на дачу в летний сезон 1948 года. Основная охота этого периода у инженера «ЛТИ», — утиная. Текст — скупой, слегка раскрыты случаи охоты в октябре на Вялье, — с челном, с ночевкой в брошенной избушке и охота на рябчиков в Чикино. Между ними забавное описание визита в Эрмитаж. Далее, — краткая хроника утиной охоты в Болотницах.
С 1949 года автор переезжает в Норильск, где краткие заметки идут до 1953 года. Следом идет автобиография: родился я в крестьянской семье в с. Романовке Куйбышевской области Хворостицкого района. Интересна строка: «Священник Покровский уговорил мою мать оставить меня в школе и никакой платы с матери не требовал». Так, автор окончил церковно-приходскую семинарию на одни пятерки. «После семинарии назначен старшим учителем, но мне надоело возиться с попами и я перешел в городское училище… В 1913 году переехал с женой и 4 детьми учиться в екатеринбургский учительский институт, который окончил с золотой медалью. В 1917 году прошла революция, и я почти весь ушел в политику, оставаясь беспартийным, но сочувствуя большевикам, особенно в Чапаевске (последние два слова вычеркнуты). В 1918 году в Соликамске организовал спектакль для бойцов Красной армии. Шли бои с белыми чехами и я попал в Ирбит. В Ирбите была власть Колчака. Один купец увидел мою актерскую афишу и донес. Меня арестовали в камеру полит-заключенных, где я ежедневно ждал расстрела. Постановлением белой власти меня освободили через два месяца. Такой мягкий приговор получился благодаря директору семинарии Чердынска.
С 1959 года в биографии появляется запись об охоте в Свердловском обществе и получении там квартиры. На стр. 81 написано: Кто в тюрьме не бывал, тот всего горя не видал, особенно в Октябрьскую революцию. Далее после чистых страниц идут выписки хозяйственного плана.
Записки Работина, подарены его внучкой доктором наук Ольгой Федоровной Кириенко о которой необходимо написать отдельно. Отец О. Ф. был зятем Работина, женившись на его дочери. Осуществив замечательную карьеру советских времен, инженер Федор Трифонович стал директором Норильского комбината. Что касаемо данного издания, следует особенно указать, что приезжая в Ленинград Кириенко приобретал в букинистических магазинах все по Русскому Северу. Его знали и, как писателю И. Ефремову — «откладывали» Древний Восток, — так ему Север: от Корелы до Арктики. Тема даже уходила в международную полярную.
В 2009 году, в связи с продажей в дачной местности Вырица фамильного дома, Ольга Кириенко согласилась на дружеское приобретение всей полярной библиотеки в несколько этапов.
Треть этих книг осталась у собирателя, в коих в рубрике «автографы» следует выделить подаренные полярнику Ф. Кириенко книги его современников. Сама антикварная библиотека Ф. Кириенко составляла шкаф. Другой такой шкаф авторской сказки был собран Ольгой Федоровной за полвека посещения букинистических магазинов. Большая часть этих книг вошла в коллекцию А. Барановского в разделы русской волшебной сказки с дореволюционных времен до 1960 г. Некоторые книги (для покрытия расходов), в частности четырех-томник Дюмон-Дюрвиля издания Плюшара 1837 г. из библиотеки Ф. Кириенко, «Сказки Ремизова» с автографом из собрания Кириенко-Младшей, были проданы московским ценителям.
Ниже перечисляем надписанные для Ф. Кириенко книги советской полярной темы.
Г. Карпов. Исследователь земли Сибирской П. Крапоткин. Москва 1961 г.
: « Многоуважаемый Федор Трифонович. Хоть эта книга и не о крайнем Севере, но все же близка по духу, чтобы разгадать загадку оледенения.
Г. Карпов. Роберт Пири. 1956. Автограф для Кириенко.
Сергей Болдырев. В Колымо-Индирской тайге. 1947 г. Надпись. «Михаилу Сергеевичу Сергееву другу северян. Автор».
Снегов. В полярной ночи. Роман. Надпись. 1965 г.
«Дорогой Федор Трифонович. Вы просили эту книгу. Посылаю. На ней печать цензуры. По-моему, правдива, вероятно, только природа».
4. Корректура пьесы М. Кузьмина. Март 1924 г.
«… Психея на ступеньках Гостиного Двора кормит голубей. Снег весеннее солнце. Небо становится голубым, извозчики и автомобили едут быстрее. Два молодых человека зазевались.
— Сегодня необыкновенно голубое небо. Надо выпить виски!»
Десять страниц авторской корректуры. Герои вещицы: Гуль, Сами Томи, Валериан, Мария Египетская, жрецы Ваала.
Все они оказываются: во Флоренции, в Павловске и в пустыне. Тенисто и тепло. Карамзинская чувствительность. Около 50 авторских исправлений. В конце подпись: М. Кузмин.
5. Ахола Вало. Финский художник авангардист. 1900— 1997 гг.
Письмо на 27 страниц с описанием его дореволюционной жизни в Вырице и в России до 1918 г. С учетом своеобразной концепции жизни этого необыкновенного человека, рассказы, как он любил земскую учительницу-демократку или шел от деревни к деревне с красным флагом в марте семнадцатого, — оригинальны на вкус нынешнего века. О детстве Ахола Вало снят замечательный игровой финско-шведский фильм «Вало», где мотивы конфликта юного революционера с дореволюционными вырицкими дачниками доведены до сказочной выдумки. Вот перлы:
За чтение Диккенса десятилетнего мальчика не могли посадить в Гатчинскую детскую тюрьму; девочки дачницы не работали по обслуживанию плавильных печей стекольного завода под Вырицей и др. Однако, этот замечательный финский Мюнхгаузен своего времени, мельком видел в коридоре Смольного — Ленина, в Одессе — Сергея Эйзенштейна; вместе с К. Малевичем творил в Витебске. В 1938 году художник Аксель Галлен спасал его из финской тюрьмы, как советского шпиона. К столь же литературному письму прилагается семейная фотография Ахола Вало в интерьере с подписью по всему формату обратной стороны.
Эта маленькая тетрадка бесплатно передана А. Барановскому в ответ на предложение приобрести ее для будущего вырицкого музея. Посредником в передаче рукописи стал Сергей Исаев, написавший к ней интересные комментарии (версия для печати). Клавдией Дмитриевной также любезно были переданы дипломатические документы (на русском языке) о посещении художником Ленинграда и Вырицы в 1970 году.
Основная коллекция картин Ахола Вало находится в Финляндии, но круги его почитателей как футуриста по жизни существуют в Сартавале, Минске. К юбилею художника с участием финской стороны и А. Барановского был отснят краткий документальный фильм о его живописи.
6. Кутузов Н.М. дневник 1942 года. 40 листов
Начинается со слов… «24 июня 1942 года. Сегодня разговаривал с одним красноармейцем. Он рассказал, в Ленинграде у него от голода умерло 14 родственников. В том числе две семьи: матери-отцы и дети. Оканчивается 4 февраля 1943 года: « Что-то затихло на Ленинградском фронте. Прорвали кольцо блокады и успокоились. Пороху мало! Вот сейчас у Рокоссовского праздник, вот где выпьют, да еще как. Заслужили ребята, нечего сказать. Угрохали армию вчистую. Скольких наших угробили в процессе этого уничтожения немцев. Странно от Гаврюши за всю войну не имею ни одного письма, Вася пишет…»
Необыкновенный дневник страниц на 60 велся человеком образованным, цитирующим русскую классику, Шекспира, Бисмарка. Координаты нахождения автора охватывают пригороды, причем иногда, кажется, что он пишет где-то в оккупации? По роду деятельности Кутузов Н. М. заводской инженер-инспектор лет пятидесяти. Литературность и редкая смелость высказываний дают этому документу эпохи перспективу к изданию полностью или в сокращении. Куплен у книжника Радия Камдалова.
7. К первой годовщине смерти протоиерея Михаила Ипатова. Школьная тетрадь в 12 листов. На первой странице надпись шариковой ручкой «К первой годовщине смерти протоиерея Михаила Ипатова». День смерти великий понедельник 1973 г.
Писаная большими буквами поэма мила. Вероятно, существовал черновик. Приводим характерные строфы:
И вот сегодня ожило в сознаньи,
Рассказанное Батюшкой не раз
Из детских лет одно воспоминанье
Один незабываемый рассказ.
Ватага мальчуганов разузнала
Что едет мимо батюшка Иоанн
В карете до ближайшего вокзала,
И там вагон отдельный будет дан.
Известие деревню облетело
Пошли суждения, догадки, как же быть
Сам Батюшка Кронштадский эко дело
Нельзя же этот случай упустить.
Так происходит приближение вихрастого грязного четырехлетнего мальчика Михаила к руке знаменитого старца.
Тот эпизод прошедший нитью красной
По жизни полной горя и труда
Был, как маяк во тьме горящей ясно.
В душе запечатлевшись навсегда.
Умилительная поэма достойна публикации в любом церковно-литературном журнале с комментариями. О. Михаил Ипатов служил в Троицкой церкви (Кулич и Пасха) в Невском районе Ленинграда. О нем есть теплые воспоминания протоиерея Виктора Голубева, известного, еще и тем, что в 1944 году, четырнадцати летним мальчиком он поехал увидеть Серафима Вырицкого, жившего тогда на Майском проспекте Вырицы. В рукопись вложено стихотворение «памяти протоиерея Александра Медведского», которого тоже знал о. Виктор (Голубев).
Вместе с машинописью стихов протоиерея Владимира Шамонина, романом Веры Константиновны Берхман («Отчизна неизвестная» — рукопись и подлинные фотоснимки) и брошюрами протоиерея Павла Аникиева надписанными его матери, — составляют собой единое литературное целое о духовной и творческой жизни трех старорежимных священников. Поскольку Серафим Вырикий говаривал, что оставляет паству на протоиерея Шамонина, — эти собранные в трех местах бумаги относятся мной к вырицкому разделу. Основной объем был приобретен у внука казначейши Александро-Невской лавры Марии Ивановны Савиной (фото). Вероятно, у нее было много интересного, что не застал, будучи приглашенный ее родней уже под занавес после 40 дней кончины праведницы.
8. Вера Аренс. Былое. Отрывок поэмы. 1920 год. Машинопись с правками.
Уж поезд к Выборгу спеша, подходит
И кутаясь в меха сибирской белки
Я в сумрак серыми смотрю глазами,
Но вот вдали горят огни вокзала
И семафора близятся круги.
Один багровый, а другой зеленый
Я на площадке. Редкие снежинки
В лицо несутся от холодной тяги….
Около пяти существенных поэтических исправлений пером: (блаженные — забытые); (скисли паруса — свисли паруса); (в блаженные Эдемы подсознанья — в забытые Эдемы) и т. д.
В конце подпись Вера Аренс. Вторая страница рукописи дважды печаталась и редактировалась, что демонстрирует творческий процесс. Стихи, были переданы через баронессу Т. — А Барановскому для публикации, которая до сих пор не состоялась. Более подробные рассказы о дочери царского адмирала Аренса, как о хорошей знакомой Гумилева и Ахматовой имеют публикации в альманахах различной направленности и в Литературной энциклопедии. Вере Аренс посвящено стихотворение Гумилева «Сады». Первые публикации мадмуазель Аренс состоялись в журнале «Пробуждение» 1916 г. После смены власти вынуждена была заниматься переводами финской, латышкой поэзии. Их редактировал Блок.
В советское время публиковались только ее переводы, в частности Академия. Гейне. Эта книга присутствует с автографом Аренс и еще одной переводчицы на полке «ACADEMIA в автографах 1930 гг.»
Собранные из разных царскосельских мест другие листочки В. Аренс в нашей коллекции превышают ее личный фонд в РГАЛИ (8 единиц хранения) и наличествующее у наследницы Пуниных-Аренсов-Ахматовой, – А. Г. Каменской.
Вышеприведенное интереснейшее стихотворение до сих пор не издано.
9. 1813. Генварь 7-го.
Рукопись в маленькой тетрадке в четверку. Начинается со стихов Хераскова, Карамзина, Жуковского. На третьей странице строфа
Розы спелые созрели
Побледнеет и умрет
Но листочек отлетелый
Дух приятный издает.
Пушкин
Данный стих отсутствует у обоих Пушкиных? — но глупо мечтать, что владелец блокнота в 1813 году мог знать поэзию лицеиста. В конце записей 1813 года собственные стихи образованного юноши. «Залоги юности моей»
Смотрю на Вас и вспоминаю
О счастие прошедших дней
Смотрю и слезы проливаю…
В финале еще одно любопытное античное произведение неведомого автора.
Однажды Бог любви с Кипридой разлучен…
Самая ранняя по датировке рукопись в коллекции Барановского.
10. Усадьба Чашниково. Дневник 1849 г. Кирилла Антоновича …ерезкина.
Удивительный по своей литературной живости дневник юного помещика. Случайно указанная внутри его фамилия в пересказе диалога автора с губернатором Вологды дали возможность атрибуции подлинника. Так в мемуарах литератора В. П. Бунакова по истории Вологодской жизни сказано, что некий Кирилл Антонович Березкин был его старшим сводным братом. По смерти Березкина-Старшего, вдова снова вышла замуж за будущего отца самого Бунакова. Юный же Кирилл Березкин, оказался на особом положении. Его опекало светское и церковное начальство, в гимназии благоволили его интересу к литературе, что сквозит в дневниковых записях. В будущем, в отличие от сводного младшего брата Бунакова, — писателем Березкин не стал, но служил мировым судьей в Вологде. Попробуем вместе с дневником застыть во времени. Он начинается: «1 января суббота. 1843 год. Ежедневник… Дай Бог мне постоянства восторженности!».
С тридцатиградусного января по 11 сентября книга записей насыщена жизнелюбием молодого гимназиста. В удивительно доступной форме Кирилл Антонович описывает в усадьбе не только окрестный дворянский быт. Благодаря своим наставникам, он в курсе многих новостей общественной жизни, сетует, что не выходит продолжение «Мертвых Душ» и пр.
…Были Дроздовские и Александр Греч. Везет австрийцам, — славно управились с Венгрией, а вот в Петербурге усилились неудачи и совсем не прекращаются по всей России. Вскоре кончу вологодскую гимназию неким чином…. Вечером приехали Лавровские из Москвы. Музыка, говорят, уже отыграла. Через неделю будет детский маскарад. И очень хотелось бы посмотреть на малюток в костюмчиках. Устраивает богач Жеребцов. У него на пикнике вся наша вологодская аристократия…. Сегодня Обнорские довезли меня до дома… 13 февраля. Масленица кончилась. Последний блин съеден и запит монастырским хересом! Наступил великий пост. Грустно как расстаться с разгульной масленицей. Вдруг приходит жандарм и сказывает, что Его Превосходительство звало к себе. Наскоро одел мундир и пошел к губернатору. Вхожу в прихожую, где уже не осталось ни одного официанта и с полчаса дожидаюсь выхода губернатора. Наконец выходит ко мне с довольно ласковой улыбкой: здравствуй, Березкин! Я получил от преосвященного Иринея посылку к вам и письмо, которое он тут же вынул из бокового кармана и начал читать. Несравненному Березкину. Посылаю образ Толгской Божьей матери…
Дневник писан в усадьбе Чашниково и каково было изумление найти описание жизни его автора в мемуарах его талантливой родни.
Николай Федорович Бунаков 1904 г.
… Это было последнее десятилетие развеселой и привольной дворянской жизни. Мои летние удовольствия сводились к гостеванию в усадьбе Чашниково у только что женившегося брата Березкина. Из него вышел дельный сельский хозяин. Кирилл выписывал много журналов и книг по хозяйству и охоте, так как был страстный ружейный охотник. У него я кое-что узнал полезного. Ходил и записывал песни, сказки, бывальщины… Большее оживление в Вологодскую жизнь внесло ополчение, которым думали поправить неудачи Крымской войны.
Букинистическая история часто имеет продолжение. На форзаце рукописи 1849 года имеется надпись: «усадьба Чашникова 1918 г.» В этот год внук помещика Кирилла Березкина — Всеволод Александрович Березкин пошел добровольцем инженером в Красную Армию, оставив усадьбу на разграбление. После Гражданской войны он вернулся туда забрать кое-что и документы. Дослужившись до контр-адмирала этот уже советский Березкин похоронен на лютеранском участке Смоленского кладбища. Возможно, что репрессии его семью не затронули. Именем скончавшегося в 1946 г. адмирала (фото) был даже назван пролив в северной части земли Франца-Иосифа.
Полвека спустя я приобрел в букинистическом магазине дневник его милейшего деда, где на каждый день есть успокаивающая душу историка безмятежная интонация николаевской дворянской эпохи.
11. Тавриада. Или славные похождения полномочных представителей четырех великих держав в республике Тавриде и вне оной. Эпопея в десяти авантюрах с эпилогом. Перевод с нерусского А. Кнорре. 1934 г. Рукописная поэма в одном (?) экземпляре подписана: дорогому учителю и другу Борису Евсеевичу Быховскому на добрую память от переводчика 3 июня 1934 г.
Редкий шедевр бездарной поэзии принадлежит перу одного скульптора-медальера.
В достаточно длинном произведении ничего не происходит. Зачем иностранные министры едут в Тавриду — не ясно. Поэма настолько лишена перца и политической географии, что грустно думаешь об авторе. Ценность в оформлении книги и более-менее четверостишье в конце 3 главы.
А поезд несется скорей и скорей
Счастливая едет четверка друзей
В Москве совершив остановку
Успели зайти в Третьяковку.
12. Дневник ученицы 4 класса 1 отд. Наташи Соколовой. 1904 —1916 гг. Писано в Петербурге. Москве, Ржеве.
Явно одаренная девушка, впоследствии слушатель университетских курсов, пишет дневник наспех, не думая его кому-то, как было принято дать почитать.
«12 июля 1914 г. суббота Ржев. Какой славный вечер. Чуть-чуть краплет дождь из небольшой прозрачной с края от заходящего солнца тучки. Звонили ко-всенощной. Стрекочут кузнечики, перемену настроения нарушает болезнь нового золотого зуба, ну ничего это необходимо. Кавалеров не было, играли яблоками в крокет…. 31 августа. Москва. Много нового случилось за эти дни. Началась иная, чем раньше жизнь, нас выпускают ускоренным манером. Через пять месяцев, я уже врач. 12 янв. 1915 г. Ржев. Его убили. Его уже нет. Бедный, бедный Федя.. Я плакала, как только прочла это из письма Наташи забывшись в подушку.
В конце объемистого дневника фигурирует петроградская интеллигенция, в частности Яков Гребенщиков.
13. Авторские стихи В. Шестаковой. Золотой обрез. Февраль 1916 г. На авантитуле:
« Дорогой Елене Амвросиевне на память о зиме 1915–1916 гг. и уроке истории, данные под ея руководством. От глубоко уважающей и искренно полюбившей ее за это время. В Шестаковой».
Красивые стихи в горизонтальном альбомчике переписаны с черновика в виде книги в одном экземпляре. В конце дано оглавление 32 произведений. Вторым номером идет стихотворение «К выпуску». Оно посвящено «подругам бывшим воспитанницам Петроградского Елизаветинского института, выпуска 1911 г. Следовательно, мы понимаем, что это женский педагогический институт на углу 13 линии и Большого проспекта, носящий имя основательницы императрицы Елизаветы Алексеевны*.
« Детьми как дети все резвились мы бывало
И вырвавшись из класса на простор
Звенел наш резвый смех и шумный разговор.
Под сводами старинной низкой залы
Под гул речей, под звонкий смех подруг.
Мои мечты далеко уносились
И сны прекрасные и радостные снились
Как поредел теперь наш шумный, детский круг…
Одну особенно мы искренно любили,
Как громко плакали над смертию ее…»
Тема смерти не носит у Шестаковой байроновской черты, просто идет Великая Мировая война и появляются стихи, «Памяти павшего в бою»
… Было несколько встреч. Незначительных кратких, но милых
Как будто играя, судьба нас случайно свела
Мой смех был так звонок, а речи смелы и шутливы
И в парке старинном так пышно сирень расцвела…
Дальше у демуазель Шестаковой появляются евангелические ноты, но словно понимая, что надо выдержать сборник, она возвращается к дворянской теме рыцарей, скрипок, усадеб, Трианона. Думаю, что в целом никого данная коллекция рукописей не заинтересует и эта милая книга останется для дочерей. К ней адресован и другой фант. Отчество В. Шестаковой не удалось пока узнать, но в коллекции фолиантов у меня присутствует альбом «Россия в прошлом и в настоящем. — Именной экземпляр В. В. Шестакова». В этом помпезном издании, которое явно готовилось к 300-летию Дома Романовых, после всех царей и очерков отраслей русской жизни даны биографии важных лиц и вот в чем парадокс. Биография инженера Шестакова именно в этом издании, не в пример министрам составляет целых два листа с милой припиской: «не достает еще места написать о чисто человеческих качествах господина Шестакова». Экспонировался в конференц-зале музея А.С. Пушкина на Мойке 12.
14. Мемуары купца, художника-любителя Александра Андреевича Турыгина. 350 рукописных страниц большого формата. К фолианту прилагается комплект фамильных печатей Турыгиных.
Мемуары начинаются с 1820 гг. Они в изобилии в мельчайших подробностях освещают сферы коммерческой жизни, брачных союзов, цен на все покупки. В середине XIX века в семейное древо автора входят богатейшие купцы братья Громовы, где имущество одного лишь Сергея на ассигнации составляло 9 миллионов рублей. До 95 первых страниц дается литературный обзор торговых страстей, портреты знакомых. Очевидно автор имел в своей собственности семейный архив.
Эта часть рукописи заканчивается новым заголовком «Воспоминания до 22 октября 1867 года». В то время отец автора «венчался вторым браком» и герой стал жить у дедушки на Фонтанке 13.
Турыгин, — умелый рассказчик берет верх над эгоизмом и часто излагает только самое интересное из прошлого: кражи, пожары, похороны, интерьеры. Мелькает масса фамилий среди которых его тетка — Елена Павловна Глазунова*.
После интереснейшего обзора жизни «Невского проспекта», дано описание летних дач, к примеру:
«Дача Швабе потом принадлежала павловским великим князьям. Она стояла на горе, против крепости, через Озеро. Рядом с построенной теперь электрической станцией, которая захватила часть сада дорожку ведущую наверх к даче Соллогуба (Панаева).
В 1871 году мальчик проводил лето в Царском Селе на даче Берласкони. Эти краеведческие обзоры интересны тем, что сии здания в современных книгах не упоминаются. Оно и понятно, что вся история резиденций сосредоточилась на царях и писателях, — Турыгин же тщательно, как в полицейских отчетах описывает рецепты питания (ростбиф рябчика), цены, подробности школьных уроков. На стр. 180 во весь лист просто переписано одно из меню 1880 г. Не вчитываясь в текст, можно обнаружить, что в очередном доме Турыгиных на Моховой — пили чай генералы, сановники, поэт Голленищев-Кутузов и мальчик быстро увлекся искусством.
Долгая вереница интересных царскосельских дач (Градке, Зелениных, Глазова) сменилась поездками юного Турыгина на уроки к прославленному живописцу Крамскому. Описание частной жизни Крамского в Сиверской и бывших у него молодых художников (Нестерова) далее переходит в описание современной столичной живописи.
«Летом 1894 года» текст прерывается и в дореволюционной орфографии перескакивает в далекий 1932 год. Про революцию не сказано ни слова. И здесь, как замечено в машинописном листочке аннотации к мемуарам: «очевидно Турыгин писал свои воспоминания во второй половине 1920 гг.» Тогда надо снять шляпу перед его детской памятью или представить, насколько ему была неприятна сталинская действительность. Жанрово смакуя купеческий мир, — он видел в этом больше смысла для потомков. Лишившийся всей собственности, А.А. Турыгин работал хранителем в Русском Музее. О наследниках его мне ничего не известно, но одновременно с приобретением этой рукописи у А. Луценко, — в 2005 году в магазине С. Ляха появились рисунки Турыгина. С. Р. любезно предлагал мне их: «если интересно переснять», но я так и не собрался, пока милые акварели не нашли более заинтригованного коллекционера.
Сама рукопись в конце 1930 принадлежала букинисту Ф.И. Шилову, затем была уступлена знаменитому Ашику. Через какое то промежуточное звено вошла в коллекцию Луценко, но явно ощущала в ней свою непрофильность. Аркадий даже готов был ее уступить Русскому музею, но из вредности к музейным скрягам предложил мне ее оценить «по честному».
В силу того, что деды Турыгина были знаменитыми старобрядцами Громовыми, издать мемуары по соглашению со мной хотел церковный историк Илья Попов. Содержание объемистой рукописи требует участия подобных знатоков в комментировании фолианта, что лишь по плечу грамотной фирме. Засим и великолепные купеческие мемуары преспокойно ждут своего часа.
Необычные надписи на книгах.
1. The works of Laurense Sterne. A. M.
Volume sixth. London. MDCCXCV.
Книга с печатью графа Кушелева-Безбородко имеет надписи на английском языке (подписанные июль 21. 1765) года и явно редакторскую приписку в конце прозы тома, что ставит в тупик. Вероятней всего это комментарии ленинградского филолога середины прошлого века.
2. Приключения капитана Врунгеля. А. Некрасов. 1972 г. Красноярское издательство. Надпись: «Марии Борисовой с самым сильным чувством от автора. А. Некрасов. 29.04. 73. В день Святой Пасхи».
Кажется, это был первый случай, когда обратился к интернету и не удивился, прочитав: « в биографии Некрасова много нестыковок». Человеческая скупость автографов советского времени привычное явление коллекций, а тут еще и «Святая Пасха!» Солист академического хора Никита Андреев сказал, что книжка давно лежала на даче. В артистичном дарителе, что-то было и от самого Христофора Бонифатьевича, особенно, когда Никита во фраке пел на концертах романсы. Сим отступлением и я плачу слова благодарности за новые сведения об Андрее Сергеевиче Некрасове: сидевшем в лагерях, плававшим на контрибуционной яхте Геринга и потопившей ее под названием «Беда». Аминь.
3. Европа. Иллюстрированный географический сборник. Тип. Кушнерева Москва. 1908. Надпись: «Куплена в лавке писателей 7. VI. 42 г.
История знаменитой лавки писателей закончилась у меня на глазах и эта блокадная книга навевает прощальное слово. Центральное расположение магазина на Невском позволяло размещать в нем интересную прозу, поэзию и торговлю книжной стариной. В Блокаду и после войны туда возили подлинные реликвии пушкинского времени, что родило миф. Он оказался устойчивым даже с назначения директора Марины… Заносчивая к любым писателям и издателям, кроме признанных в Смольном она лет на 30 создала мышеловку для муз. Только там, что-то можно было отметить по выходу произведения или сдать по нужде тетушкины ценности, — за это надо было терпеть привокзальные манеры директора. Забавно, что в самой «Лавке Писателей» ничего не было в собственности уже в 1991 г., все как-то говорилось о прошлом и соответствовало теории, что не каждая женщина может возглавлять букинистическую торговлю. Это повторилось и при сменившей Марину на посту Нине Ник. Мой совет, что надо оставлять книги второй раз поступавшие в «Лавку писателей» со старыми военными штампами и пр. был воспринят с красивой улыбкой. В этот момент ей было даже невдомек, что целый шкаф Академии «в идеале» (собственность предыдущего директора Лавки Писателей) продавался в магазине по соседству. Но продолжались походы в колыбель Революции; подобострастие перед официально назначенной совестью города Д. Граниным. Антикварный книжный отдел благополучно развалился, повторяя историю магазина «Букинист-Клочкова», который тоже нельзя было оставлять в руках приватизировавшей и продавшей его дамы.
И возвращаясь к надписи, странно, что кому то летом 1942 года понадобилась Европа? — Когда брошенных библиотек по городу было на каждом чердаке. Здесь до сих пор можно поражаться двойственной ситуации. Море всего сгорело в гофрированных печках, но еще и недавно существовали шкафы, где после двадцатых годов библиотеки оставались нетронутыми. Вероятно, жгли в основном иностранную литературу и фолианты, о чем красноречивы строфы ленинградского поэта Воронова.
Мы чтоб согреться книги жжем
Но жжем их, будто сводим счеты
Те, что не жалко целиком
У этих — только переплеты.
Мы их опять переплетем,
Когда весну в апреле встретим!
А не придется Вы потом
Нас вспомните по книгам этим.
Кто понимает в аромате книжного переплета минувших столетий, — оценит реки трагедии города на Неве. После 1944 года совсем изменился тип его жителей.
4. Чарльз Дарвин. Происхождение человека и половой подбор. Издание журнала «Знание». С.-Петербург. 1871 г. Надпись: Отца Константина Кедрова.
Экслибрис и печати академика В. В. Сачавы*.
Из другой надписи: «моего деда священника» следует, что пометки карандашом, оставленные на книге будущего советского зоолога, делал владелец этого первого издания дарвинского шедевра.*
Естественно, о. Константин не был согласен со многими фразами мнением Дарвина, например: «Когда человек рискует своей жизнью для спасения подобного себе, скорей можно сказать, что он действует ради блага общины, нежели всего человеческого рода».
«Целомудрие и чувство стыда кажущееся нам врожденным есть добродетель новейшего происхождения…»
«После установления брака чувство ревности выработало понятие о женской добродетели»…
На фразу: «Не только веры в Божество, но даже верований в какие то ни было божественные начала мы часто не находим у первобытного человека» — священник Кедров пишет: «ВРЕТ!»
Замечания не глупы, однако, фамильный порядок вещей воспитал во внуке — академика дарвиниста-оленевода, имевшего собственную классическую библиотеку. После затопления первого этажа в академической даче в знаменитом поселке Комарово большая часть книг погибла, кроме поэзии серебряного века и нескольких фамильных.
Уступлены в данную коллекцию, в связи с переселением одной из линии наследников в Америку.
По этой же причине, из неплохого собрания филологов Стефанович-Божко на Коломенской улице, у меня фактически даром появились детские книги с дарственными от Алексеева… Тройной автограф: Багрицкого Светлову, – Светлова – Маршаку, — а затем юной Лене Стефанович я не смог взять даже в подарок, упросив отвезти это внукам в США. С грустной улыбкой, Елена Стефанович-Божко сказала, что я неправ.
5. Библиотека В.В. Протопопова. Театр. Петербург 1912 г.
Надпись. Гайдебурову на добрую память от В. Протопопова.
Вероятно, каталог включал в себя не только Театр. Поскольку коллекция составлялась не сейчас, пропустим сразу все издания по истории всех театров, завершаемых японским. Раздел 18 Рукописи.
Письма Ермоловой. Савиной, Льва Толстого. Шаляпина, Тургенева, Дюма — неизвестному автору и еще одно по поводу пьесы Мадам Жорж, по поводу дня рождения Наполеона. Пробегая глазами французов с радостью замечаешь: Рашель, великого Вольтера и приятеля Наполеона — Тальму. В конце каталога даны последние приобретения и чем Вы думаете, они заканчивались? Конечно, рукописью «Горе от ума» 1824 года.
Не тонкий сборник книжных сокровищ оформлен в стиле альманаха «Старые годы».
